«Пути эпохи и мой...»

«Когда же сойдутся пути эпохи и мой? Должно быть, уже без меня»¹, — записал однажды романтик.

Правильная оценка этих слов невозможна вне исторического контекста. Мы знаем, что до 1932 года единого Союза советских писателей не было. Был ВОАПП, куда решающей силой входил РАПП^* с его механическим переносом философских категорий в область искусства и другими ошибками. РАПП принижал даже творчество Горького и А. Толстого. Ярлыком «попутчика» возмущался и Маяковский:

Мы, мол, единственные, мы — пролетарские...
А я, по-вашему, что — валютчик?

Если вспомнить, что рапповский лозунг «Долой Шиллера!» обозначал неприятие романтизма вообще, то станет очевидным тогдашнее положение Грина, этого «иностранца», с его капитанами грэями, зурбаганами и островами рено.

Поэтому не вызовут удивления слова писателя: «Мне во сто крат легче написать роман, чем протаскивать его через Дантов ад издательств»². Поражает другое: неоспоримость факта, что почти все, за изъятием считанных второстепенных вещей, почти все написанное Грином было напечатано при его жизни!

Правда, «толстые» журналы, за редким исключением, его не брали. Тиражи книг были незначительны. Но его романтическое живое слово звучало вопреки рапповским вульгаризациям. Гриновское слово находило своих почитателей и защитников, подобных Николаю Семеновичу Тихонову.

ВОАПП и РАПП, как известно, были ликвидированы постановлением ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 года.

Если футуристы предлагали сбросить Пушкина «с парохода современности», — сегодня это воспринимается как полемический жест, не более, — то Грину на упомянутом пароходе вообще не нашлось места: вульгарные социологи тех лет предлагали понимать современность в лучшем случае как злободневность.

В 1924 году, в заметке к 125-летию со дня рождения поэта, Грин убийственно иронизирует над самой постановкой вопроса «Современен ли Пушкин?» «То есть, — уточняет Грин, — современна ли природа? Страсть? Чувство? Любовь? Современны ли люди вообще?»³.

В самой «Гринландии» в разные времена тоже, конечно, не все шло одинаково. Сначала там действуют гордые и сильные одиночки, восстающие против враждебного мира. Добиваются ли они своего, как Гоан Гнор («Позорный столб») или Per («Синий каскад Теллури»), уходят ни с чем, как Горн («Колония Ланфиер»), или погибают, как Тарт («Остров Рено»), — все они борются только за себя лично и на свой риск.

Заметно, что в пореволюционных вещах гриновский мир стал щедрее на хороших людей. Они попадаются не только в одиночку, но и компаниями, как в романе «Золотая цепь». Появляется удивительный лоцман Битт-Бой, «приносящий счастье» («Корабли в Лиссе»). В «Бегущей по волнам» уже многие горожане защищают прекрасное — памятник «Бегущей»; на прекрасное покушаются люди, способные «укусить камень», — богачи Грас Парана и его партия; самое интересное здесь, что Гарвей, излюбленный автором герой-одиночка, на вопрос, согласен ли он присоединиться к охраняющим памятник, «не задумываясь, сказал: «Да».

Конечно, у Грина нет четко выраженной классовой расстановки сил добра и зла. Его мировоззрение ограничено, как и возможности художественного метода. В гриновских произведениях сталкиваются характеры, идет борьба нравственная.

В «Гринландии» могут плавать по морям два одинаково хороших моряка, два капитана, но один из них — провозвестник добра (Грэй), а другой — причинитель зла (Гез). Состоятельный домовладелец Футроз с дочерьми — люди вполне симпатичные, в то время как обнищавший Франк Давенант — форменный негодяй (роман «Дорога никуда»).

Все же среди мерзавцев явно преобладают всякого рода эксплуататоры — кабатчики, скучающие миллионеры, лавочники, заводчики, владельцы ферм, финансисты. Романтик здесь беспощаден. Сколько сарказма вложено, например, в описание «деловой» атмосферы в доме заводчика Ионсона («На облачном берегу»): «Там крикливыми голосами, счетами и проклятиями, бранью и всеобразной душевной отрыжкой. точно обозначающей все колебания делового дня, текла, собранная в жидкий узел на маковке, своя жизнь»⁴.

Романтик Грин хорошо различает абстрактные категории добра и зла и создает их живые модели; зоркий психолог, он способен ярко изобразить духовного человека. Творческая «установка» Грина, в общем, проста и лежит в русле демократической литературной традиции. Он считал, что «любой рассказ должен содержать жестокую борьбу добра со злом и заканчиваться посрамлением темного и злого начала»⁵. Романтик старается, сколько возможно, привнести в жизнь человеческого тепла и прямо говорит об этих своих усилиях: «Я настолько сживаюсь со своими героями, что порой и сам поражаюсь, как и почему не случилось с ними чего-нибудь на редкость хорошего! Беру рассказ и чиню его, дать герою кусок счастья — это в моей воле. Я думаю: пусть и читатель будет счастлив!»⁶.

Наглядный, хотя и достаточно простой пример гриновского «улучшения действительности» просматривается в его рассказе «История одного ястреба». Грин рассказывает, как у феодосийского мальчугана купил он за рубль птенца-ястребенка, как выходил птицу, научил брать мясо из рук и садиться ему на плечо (см. иллюстрацию — «А.С. Грин с ястребом Гулем»).

Н.Н. Грин в своих воспоминаниях описала в подробности, как все было с ручным кобчиком. Оказалось, что в «Истории одного ястреба» (с подзаголовком «Рассказ-быль») автор несколько отошел от буквы событий. Он придумал рассказу более благополучный конец. «Мне хотелось, чтобы так случилось», — ответил Грин на вопрос Нины Николаевны.

В самом деле, не мог же он закончить рассказ сообщением, что его любимый Гуль, гордая птица, околел от простуды, после того как плюхнулся в миску с холодной собачьей похлебкой! И мы понимаем автора, узнаем его побуждения, цель его домысла о судьбе ястребка: «...как волновался он, когда, раненый, в клетке, заслышал однажды крик — призыв своего друга, который тщетно искал его! Гуль весь дрожал, увел голову в плечи, весь замер от муки и горя...

Я уверен, весной они встретятся...»

Птице, равно как и людям, своим читателям, он хотел оставить надежду. Вспоминается давний гриновский афоризм: «Жизнь — это черновик выдумки».

Любя жизнь, Грин мечтал видеть ее совершенной.

Стремясь по-своему облагородить человека, Грин создал произведения большой морально-эстетической ценности. Многие воспетые романтиком приметы добра дороги нам сегодня и дороги будут завтра, совпадая, по существу, с положениями морального кодекса нового человека.

Переоткрытие духовных ценностей гриновского наследия и связанный с этим стремительный рост его популярности начались после Великой Отечественной войны, в пятидесятых годах. Процесс этот не завершен и продолжается в наши дни.

Черты новой эпохи у всех на памяти. Страна приступила к освоению целинных земель. Множество людей, главным образом молодежи, устремилось на новостройки Сибири и Средней Азии. По-новому притягательно зазвучали «романтические» профессии геолога, лесовода, вулканолога; шло развитие туризма с его отважными скалолазами и спелеологами, ветерок дальних странствий тревожил, звал к путешествию. Наконец — эра космическая: первый спутник Земли, первый человек за пределами атмосферы...

Очевидно, гриновская романтика в чем-то отвечает духовным запросам времени. Лучшим чертам характера гриновских героев — смелости, благородству, бескорыстию хочется подражать; поучиться любви к природе, самоотверженности в дружбе, чувству прекрасного, умению мечтать и «делать так называемые чудеса своими руками».

Переизданные многотысячными тиражами, книжки писателя-романтика оказывались в туристских сумках и рюкзаках, в чемоданах молодых строителей вместе с самым необходимым. «Алый парус» сделался поэтическим символом. «Бригантиной», одним из быстроходных парусных кораблей, стали именовать себя пионерские дружины и клубы. Ленинградские школьники основали даже свой Зурбаган (неподалеку от Коктебеля), с гостиницей «Колючая подушка», с улицей Пса, а прогулочный катерок был, разумеется, галиотом «Секрет».

В «Корабельной библиотеке» — комнате музея, завершающей экспозицию, освещена тема «Грин и наша современность»^**. Здесь собраны книги А.С. Грина, переведенные на все западноевропейские языки, на языки народов СССР и других социалистических стран. Экспонируются пестрые сувениры из разных стран, значки, рисунки юной художницы Нади Рушевой, стихи трагически погибшего школьника Миши Гринина из Волгограда.

Энтузиазмом пионеров и комсомольцев сегодняшняя популярность писателя-романтика, конечно, не ограничивается. В его книгах есть «нечто вечно сияющее, необходимое читателю прежнему и новому, старому и молодому»⁷.

Следует подчеркнуть, что Грин — ярко выраженный антимещанский писатель. Он помогает бороться с пошлостью, корыстолюбием, малодушием, со всеми проявлениями мещанского эгоизма. Его книги можно найти в личной библиотеке рабочего и ученого, они из тех, что бывают необходимы любому из нас. Писатель Д. Гранин так сказал об этом свойстве гриновской романтики: «Когда дни начинают пылиться и краски блекнут, я беру Грина. Я открываю его на любой странице, как весной протирают окна в доме. Все становится светлым, ярким, все снова таинственно волнует, как в детстве»⁸.

С похожим ощущением заканчивается и наша прогулка по музейной «Гринландии». Пять ступенек ведут в так называемый «Якорный дворик» — выгороженный из общего двора невысоким штакетом квадрат пространства, украшенного цепями и якорями. На дворике растут четыре невидных акации, розы, стоят скамьи. Из записок Грина узнаем о другой скамейке, попроще: «...я положил перо, ушел во двор и сел на скамейку, которую мы поставили около кухонной двери. Было темно и тихо. Уже все легли спать...»⁹. Здесь ему хорошо размышлялось.

А.С. Грину, романтику удивительному и необычному, одолевать житейские обстоятельства помогала вера, высказанная однажды скромно и с достоинством: «Знаю, что мое настоящее будет звучать в сердцах людей»¹⁰.

Примечания

*. ВОАПП — Всесоюзное объединение ассоциаций пролетарских писателей. РАПП — Российская ассоциация пролетарских писателей.

**. Экспонаты старокрымского периода жизни А.С. Грина повторены п филиале музея в Старом Крыму, описание которого дано во втором разделе очерка-путеводителя.

1. Л. Михайлова. Александр Грин, стр. 184.

2. Н.Н. Грин. Из записок об А.С. Грине. В кн.: «Воспоминания...», стр. 374.

3. В кн.: «Воспоминания...», стр. 533.

4. А.С. Грин. Собр. соч. в 6-ти т., т 5, стр. 281.

5. Послесловие к романам «Золотая цепь» и «Дорога никуда», Л., Детгиз. 1957, стр. 379 (из воспоминаний писателя В. Дмитриевского).

6. Там же.

7. В кн.: «Воспоминания...», стр. 565.

8. Там же, стр. 566.

9. Архив ЦГАЛИ.

10. Л. Михайлова. Александр Грин, стр. 148.