§ 1. Мотив алых парусов

Алые паруса, без сомнения, — самый яркий в числе романтических динамических мотивов в гриновском творчестве. Этим объясняется и его популярность среди читателей, и особый интерес к нему у исследователей. Следует отметить, что в произведениях писателя фигурируют преимущественно парусные суда, противопоставленные паровым. В первую очередь это связано с романтической традицией.

Рассматривая мотив алых парусов в творчестве Грина, нужно иметь в виду его двойной эстетический и смысловой статус. С одной стороны, паруса репрезентируют образ корабля, так как неотделимы от него. Отсюда в тексте гриновской феерии метонимия «Красные паруса плывут!» [Грин 1965, III, с. 18]. В то же время, в художественной системе писателя этот образ приобретает определенную самостоятельность, поскольку является едва ли не важнейшей частью судна, обеспечивающей его движение. Поэтому мы будем анализировать художественную семантику не только парусов, но и корабля в целом.

Символ корабля (лодки, барки) является одним из древнейших и наиболее распространенных в мировой культуре и обладает целым рядом значений, которые можно объединить в несколько основных групп.

1. В архаичных представлениях многих народов он выступает как средство перемещения душ умерших в потустороннее царство, как символ «путешествия к другим мирам, преодоления пространства» [Керлот 1994, с. 259] и, шире, путешествия по жизни (Г. Бидерманн), как символ поиска (Д. Тресиддер). Е. Шейнина особо выделяет парусники, означающие «устремленность к новым берегам, к неизведанному» [Шейнина 2002, с. 238].

2. «Со времен древности у всех народов приморских стран эмблема корабля означала достижение цели» [Шейнина 2002, с. 238].

3. М. Маковский отмечает в индоевропейской культуре связь данного образа со значениями спасения, второго рождения в индоевропейских языках. В христианстве он символизирует Иисуса Христа и его церковь. Корабль посреди океана воспринимается как символ безопасности, он «сродни священному острову, так как оба отличаются от бесформенного и враждебного моря» [Керлот 1994, с. 258]. С другой стороны, он уподобляется человеческому дому — организованному, защищенному пространству, окруженному бушующей водной стихией.

4. Корабль, ассоциируется с душой человека (М. Маковский). Символом духа, души выступают его паруса (Д. Тресиддер).

5. Он служит эмблемой радости и счастья (Х.Э. Керлот).

Многие значения этого символа актуализированы в тексте феерии «Алые паруса». Для Грэя корабль воплощает желанный образ жизни: «Опасность, риск, власть природы, свет далекой страны, чудесная неизвестность, мелькающая любовь, цветущая свиданием и разлукой; увлекательное кипение встреч, лиц, событий; безмерное разнообразие жизни, между тем как высоко в небе то Южный Крест, то Медведица, и все материки...» [Грин 1965, III, с. 27]. Это герой-деятель, для которого мореплавание — способ активного познания мира.

Для Ассоль корабль с алыми парусами ассоциируется с мечтой о спасении от одиночества и непонимания, о возможности вырваться из косной, грубо материальной атмосферы Каперны. Он осознается девушкой, привыкшей жить в обстановке враждебности, как сфера безопасности, как маленький рай, где она будет счастлива. Встреча с кораблем

переворачивает жизнь героини, открывает перед ней другой мир — безграничный и изменяющийся — вместо замкнутого пространства приморской деревушки, словно застывшей в своей неподвижности. Появление долгожданного парусника обновляет и душу Ассоль, подтверждает истинность ее веры и право на мечту («Она кивнула, держась за его (Грэя — Г.Ш.) пояс, с новой душой и трепетно зажмуренными глазами» [Грин 1965, III, с. 64]).

Образ белого корабля с алыми парусами воплощает в произведении идею счастья, намеченную в первой главе (в сказке Эгля) и осуществленную в финале феерии. Проходя красной нитью через весь текст, мысль о счастье становится его заключительным аккордом: «Когда на другой день стало светать, корабль был далеко от Каперны. Часть экипажа как уснула, так и осталась лежать на палубе, поборотая вином Грэя; держались на ногах лишь рулевой, да вахтенный, да сидевший на корме с грифом виолончели у подбородка задумчивый и хмельной Циммер. Он сидел, тихо водил смычком, заставляя струны говорить волшебным, неземным голосом, и думал о счастье...» [Грин 1965, III, с. 65].

Образ корабля в феерии неразрывно связан с мотивом поиска родственной души, одним из центральных в творчестве Грина¹. Сказка об алых парусах дает возможность герою увидеть в незнакомой девушке духовно близкого человека. Подобно самому Грэю, с детства «заболевшему» морем и упрямо шедшему к намеченной цели, Ассоль твердо верит в исполнение предсказания, невзирая на насмешки окружающих. Их судьбы схожи, история каждого из героев начинается с мечты о корабле. В итоге он становится капитаном «Секрета», она — Корабельной Ассоль. Образ парусника в феерии изначально является знаком «неизбежности соединения Грэя и Ассоль» [«Воспоминания об Александре Грине» 1972, с. 524].

Реализовано в тексте произведения и символическое значение корабля паруса как человеческой души: «Не было никаких сомнений в звонкой душе Грэя — ни глухих ударов тревоги, ни шума мелких забот; спокойно, как парус, рвался он к восхитительной цели...» [Грин 1965, III, с. 62].

Главным звеном, объединяющим различные смысловые оттенки символики образа корабля, является сема движения: как

пространственного, так и духовного (движения к неизвестному, к цели, к новой жизни, к счастью).

Однако семантика корабля и парусов в гриновской феерии не ограничена устоявшимися значениями, а пополняется новыми. Так, алые паруса становятся символом мечты и созидания. Идея творения, воплощенная в исследуемом образе, приобретает в произведении особую важность. История алых парусов складывается из двух основных этапов: сотворения мечты и пре-творения ее в жизнь. В сюжете произведения это выглядит сложнее.

Лонгрен мастерит игрушку с парусами необычного цвета. Ассоль «оживляет» ее, наделяя качествами настоящего корабля, придумывает капитана, приехавшего из далеких стран. Игра девочки, сотворение ею воображаемого мира становится толчком к мифотворчеству Эгля: он сочиняет прекрасную сказку. Однако затем происходит ее разрушение в точке зрения жителей Каперны: возникает сниженная версия сказки. (В точке зрения Ассоль она сохраняется в первозданном виде). Но уже на следующем этапе осуществляется ее реконструкция: Грэй самостоятельно возрождает сказку, очищая ее от налета грубости и пошлости. И, наконец, затем следует реализация мечты в действительности: Грэй оснащает свой корабль алыми парусами и отправляется к Ассоль.

Как видим, все основные персонажи произведения принимают участие в едином созидательном процессе, который не прерывается вопреки поведению капернцев, вносящих в происходящее элемент деструкции.

Говоря об образе корабля с алыми парусами, следует отдельно остановиться на функциях цвета в гриновской феерии. Известно, что цветопись играет важную роль в творчестве писателя. Но, пожалуй, такого калейдоскопа красок, как в «Алых парусах», нет ни в каком другом из его произведений.

В.П. Калицкая вспоминает, что после чтения феерии в ее доме Грин с гордостью заметил: «Обрати внимание, какое у меня богатство слов, обозначающих красный цвет» [«Воспоминания об Александре Грине» 1972, с. 198]. О том, насколько значительна здесь смысловая нагрузка цвета, свидетельствует и участие его в создании заглавного образа, и факт перемены названия произведения (с первоначального варианта «Красные паруса» на окончательный — «Алые паруса»), и мотив выбора цветового оттенка в самом тексте.

В отрывке «...Сочинительство всегда было внешней моей профессией...» Грин рассказывает о возникновении замысла «Алых парусов» и раскрывает авторское представление о семантике красного цвета: «Цвет вина, роз, зари, рубина, здоровых губ, крови и маленьких мандаринов, кожица которых так обольстительно пахнет острым летучим маслом, цвет этот — в многочисленных оттенках своих — всегда весел и точен. К нему не пристанут лживые или неопределенные толкования. Вызываемое им чувство радости сродни полному дыханию среди пышного сада» [Грин 1965, III, с. 430—431].

Почти дословно приведенное высказывание воспроизводится в разбросанных по. тексту феерии описаниях алых парусов: «он (корабль — Г.Ш.) пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь» [Грин 1965, III, с. 47]; шелк «цвета глубокой радости» [Грин 1965, III, с. 60]. Оставив нетронутым содержание, писатель изменяет наименование цвета. Попробуем определить смысл этой метаморфозы.

Она может быть обусловлена стремлением автора предотвратить неизбежные в условиях литературного процесса того времени ассоциации с революцией². С другой стороны, очевидно желание Грина предельно акцентировать образ паруса, его цвет. В черновике произведения в описании игрушки, смастеренной Лонгреном, фигурируют следующие варианты эпитета к слову «шелк»: красный, яркий, алый [РГАЛИ, оп. 1, ед. хр. 2]. Автор останавливается на последнем прилагательном, соединяющем в себе значения двух предыдущих: согласно В. Далю, алый — это «светло-, ярко-красный» [Даль 1935, с. 12].

Произведенная автором лексическая замена позволяет также избежать некоторой избитости слова «красный» и его амбивалентности. Красный — «наиболее агрессивный цвет, символизирующий кровь, гнев, огонь, чувства, раны, войну, кровопролитие, опасность, угрозу, революцию, силу, анархию, смерть, мужество, а также здоровье и возмужалость» [Фоли 1997, с. 427]. В отличие от основного цвета, значение алого оттенка тяготеет к позитивности, что отмечает в своем словаре В. Даль: «Говорит более о предметах и о цвете приятном, почему и милаго друга зовут аленьким дружком...» [Даль 1935, с. 12].

Пристальное внимание писателя к такой незначительной, на первый взгляд, детали, как цветовой оттенок, стремление найти слово, наиболее полно отвечающее замыслу, свидетельствует о концептуальности алых парусов.

Изменив эпитет в заглавном образе, Грин оставляет прилагательное «красный» на страницах произведения, в частности, в описании Каперны. Помимо его использования в буквальном смысле, как обозначение цвета, в тексте есть случаи переносного употребления слова. Так, в главе «Грэй» актуализированы семы прилагательного «боль» и «кровь»: «Кожа мгновенно покраснела, даже ногти стали красными от прилива крови, и Бетси..., плача, натирала маслом пострадавшие места» [Грин 1965, III, с. 22]. Они создают семантическое поле эпитета, маркирующего пространство обывательской Каперны («Красное стекло окон» деревни [Грин 1965, III, с. 32]). В созданной капернцами версии сказки о корабле прилагательное играет роль сниженного варианта слова «алый»³.

Оппозиция цветовых оттенков выражает не только основное различие между прекрасной легендой Эгля и «плоской сплетней», в которую ее превращают жители деревни, но и между двумя мирами. Алым окрашен мир Ассоль — светлый, возвышенный, наполненный яркими чувствами и мечтами. Красным обозначен мир капернцев — грубый, приземленный, жестокий и бесчувственный.

Более глубокому пониманию семантики цвета в феерии «Алые паруса» способствует обращение к символистской хроматической концепции, обнаруживающей много общего с соответствующими гриновскими представлениями. А. Белый пишет в книге «Арабески»: «В красном цвете сосредоточены ужас огня и тернии страданий. Понятна теософская двойственность красного» [Белый 1911, с. 121].

Его более светлый оттенок в художественном видении поэта имеет совершенно иное значение: «Разсеяны нам угрожавшие искусы и ласковая заря брежжит розовыми янтарями» [Белый 1911, с. 126]. Вспомним, что в произведении Грина алый предстает, в первую очередь, цветом зари. (Ср. с описанием утра в феерии: «За золотой нитью небо, вспыхивая, сияло огромным веером света; белые облака тронулись слабым румянцем. Тонкие, божественные цвета светились в них» [Грин 1965, III, с. 46]).

С красным цветом А. Белый соотносит «всепожирающую страсть», полную «темных чар и злого, земного огня» [Белый 1911, с. 120]. Романтическая, духовная любовь, как символ «иных, еще недостигнутых, сверх-человеческих отношений» [Белый 1911, с. 125] имеет более светлый, небесный оттенок. (Ср.: алый шелк, выбранный Грэем, «рдел, как улыбка, прелестью духовного отражения» [Грин 1965, III, с. 49]).

С оппозицией красного и алого в произведении связана тема любви. Умение любить является одним из основных отличий семьи Лонгрена от остальных капернцев. В этом кроется причина неприязненного отношения к ней жителей деревни. Им непонятны ни преданность Мери отсутствующему мужу, ни верность Лонгрена памяти жены, ни тяжесть утраты моряка, глубина его обиды и ненависти к Меннерсу. Капернцам незнакомо настоящее чувство, они знают лишь вожделение, а их грубые ухаживания напоминают «бесхитростную простоту рева» [Грин 1965, III, с. 43]. Любовь к детям в деревне заменяет непререкаемый родительский авторитет. Поэтому нежелание Лонгрена будить уснувшую на его коленях девочку окружающим кажется блажью.

Сама идея любви здесь подвергается осмеянию. Подслушанный разговор Ассоль с отцом об алых парусах воспринимается капернцами саркастически: «Лонгрен с дочерью одичали, а может, повредились в рассудке; вот человек рассказывает. Колдун был у них, так понимать надо. Они ждут — тетки, вам бы не прозевать! — заморского принца, да еще под красными парусами» [Грин 1965, III, с. 17—18].

Примечательно, что писатель отказывается от разработки мотива любви к Ассоль сына трактирщика Меннерса, присутствовавшего в одном из более ранних вариантов феерии. Тем самым Грин исключает возможность хотя бы ростка любви в ком-либо из жителей деревни, благодаря чему в окончательном тексте произведения усиливается контраст между главной героиней и Каперной.

Для Ассоль любовь — это естественное состояние души. Ее чувство распространяется не только на отца, на старого угольщика Филиппа, но и на знакомую собаку, на жучишку, на цветы и деревья. В то же время уже в раннем детстве главная героиня осознает любовь как великую ценность. «Я бы его любила» [Грин 1965, III, с. 15], — говорит Ассоль о принце, который должен увезти ее на своем прекрасном корабле, считая это единственно достойным ответом на обещанное счастье.

Грин неоднократно писал о том, что на замысел «Алых парусов» его натолкнула игрушечная лодочка в витрине магазина: «Эта игрушка мне что-то сказала, но я не знал — что. Тогда я прикинул, не скажет ли больше парус красного, а лучше того — алого цвета, потому что в алом есть яркое ликование. Ликование означает знание, почему радуешься» [РГАЛИ, оп. 1, ед. хр. 2].

Алый цвет парусов в феерии — не просто знак любви, а символ обладания героями высоким знанием «нехитрых истин», среди которых любовь стоит на первом месте. Причем любовь в самом широком значении слова, т. е. к ближнему. Именно об этом ведет речь Артур Грэй, растолковывая своему непонятливому помощнику Пантену смысл алых парусов: «Когда начальник тюрьмы сам выпустит заключенного, когда миллиардер подарит писцу виллу, опереточную певицу и сейф, а жокей хоть раз придержит лошадь ради другого коня, которому не везет, — тогда все поймут, как это приятно, как невыразимо чудесно. <...> Владеть этим — значит владеть всем. Что до меня, то наше начало — мое и Ассоль — останется нам навсегда в алом отблеске парусов, созданных глубиной сердца, знающего, что такое любовь» [Грин 1965, III, с. 61].

Примечания

1. Эта связь имеет устойчивый характер в творчестве писателя. Достаточно вспомнить лодку, соединяющую Нока и Гелли в рассказе «Сто верст по реке», роль образов корабля в сюжетной линии Гарвей — Биче Сениэль — Дези («Бегущая по волнам»). В истории Друда и Тави также присутствует вариант корабля — воздушная ладья с колокольчиками («Блистающий мир»).

2. Неслучайно, в отрывке «...Сочинительство всегда было внешней моей профессией...» Грин пишет: «Надо оговориться, что, любя красный цвет, я исключаю из моего цветного пристрастия его политическое, вернее — сектантское значение» [Грин 1965, III, с. 430].

3. В черновике автором подчеркнуто словосочетание «красный корабль» в эпизоде трактирного разговора бродяги с капернцами. См.: РГАЛИ. — Ф. № 127. — Оп. № 1. — Ед. хр. № 2, ч. 1.