Н. Изергина. «Неизвестный Александр Грин»

«Все-таки это удивительный, замечательный писатель, истинный романтик и сочинитель невероятных историй, каких во всей мировой литературе немного!» — писал о нашем Александре Грине Ярослав Голованов. Но мало кто знает, что был Александр Степанович еще и поэтом — писал стихи, предлагал их различным газетам и журналам, публиковался.

Правда, история его поэтических публикаций по большей части давняя и обрывается где-то в двадцатых годах уходящего века. Попытка издать сборник его стихотворений в советское время закончилась тем, что в одном региональном издательстве автору «Бегущей по волнам», «Алых парусов», «Дороги в никуда» было напрочь отказано в поэтическом слухе и голосе. Тогда рукопись попала на стол известного поэта Леонида Мартынова, который был не менее категоричен: «Стихи Грина необходимо публиковать. И как можно скорее».

Как-то определиться в заочном этом споре, надеемся, поможет вот эта публикация, которую подготовила для «Вятского края» профессор Н. Изергина. Многие стихотворения, которые приводятся в ней, взяты из личного архива Н.Н. Грин, с которой автор статьи переписывалась несколько лет.

Придешь ты — и счастьем повеет

Стихи Грин начал писать еще в Вятке, когда учился в Вятском реальном училище (1889—1892), затем в городском (1892—1896). За сатирическое стихотворение на учителей его исключили из третьего класса реального училища. Первые зрелые стихотворения, появившиеся в печати («Элегия», «Два мужика»), носили тоже сатирический и реалистический характер. Но в 1908—1909 годах появляются романтические стихотворения («Молодая смерть», «Бродяга», «Мотыка»), в которых А.С. Грин настойчиво констатирует разрыв между жизнью и идеалом, между прекрасным и земным. Гриновский герой этих лет бежит из мира обычного в мир необычного, как бродяга из одноименного стихотворения, как Тарт из романтического рассказа «Остров Рено» (1909).

Видя постоянную дисгармонию идеала и действительности, поэт хочет найти эту гармонию в любви. Цикл его любовных стихотворений весьма поэтичен.

Придешь ты — и счастьем повеет
В жилище моем.
Уйдешь — и незримо тускнеет
Лазурь за окном.
Без мысли, улыбки и силы
Я жить не хочу.
Но образ твой, близкий и милый,
Подобен лучу.
Но глаз твоих нежных сияньем
Я крепок в борьбе.
И радости кроткой желанье,
И мысль, и улыбки — тебе.

(1913 г.).

Любовь в стихах поэта выступает могучей силой, способной дать веру в реальность идеала, в осуществление мечты. Об этом его первые стихи «Молчание» (1905). «Единственному другу» (1912), «Придешь ты — и счастьем повеет» (1913). С каким восхищением, с какой нежностью он создает в них образ любимой, «подобный лучу». По-настоящему любящий взгляд дарит надежду на счастье, на осуществление идеала.

В дни боли и скорби, когда тяжело
И горек бесцельный досуг,
Как солнечный зайчик, тепло и светло
Приходит единственный друг.
Как мало он хочет, как много дает
Сокровищем маленьких рук,
Как много приносит тепла и забот
Мой милый, единственный друг.

Как дождь, монотонны глухие часы,
Безволен и страшен их круг.
И все же я счастлив, покуда ко мне
Приходит единственный друг.
Быть может, уж скоро тень cмерти падет
На мой отцветающий луг,
И к этой постели, заплакав, придет
Все тот же единственный друг.

(1912 г.).

Это трогательное посвящение первой жене писателя, Вере Калицкой, на которой он женился в 1910 году и которую сильно любил. Не менее нежны посвящения второй жене, Нине Николаевне Грин (Мироновой), на которой женился в 1921 году и которая стала его верным другом и спутником до конца дней. Ежегодно в день свадьбы, 8 марта, он преподносил ей стихи.

Отношение к женщине как мерило подлинной ценности человека — благородная традиция русской классической литературы. Она активно развивается и в стихотворениях А.С. Грина.

Когда волнуется краснеющая дума

Зрелые сатирические стихотворения Грина стали появляться в печати с 1907 года, когда 13 марта в газете «Сегодня» была напечатана его «Элегия» («Когда волнуется краснеющая Дума»), в котором Грин обыгрывает для усиления эффекта лермонтовское стихотворение «Когда волнуется желтеющая нива», чтоб сильнее высмеять деятельность II Государственной Думы. Не случайно «Элегия» включена в сборник «Стихотворная сатира первой русской революции (1905—1907 г.)», изданный в 1969 году в серии «Библиотека поэта».

Самый плодотворный период, когда акцент был сделан на сатиру, падает на 1914—1919 годы, когда Грин сотрудничает во многих газетах и журналах: «Новый Сатирикон», «20-й век», «Война», «Новый журнал для всех», «Огонек», где опубликовал 40 сатирических фельетонов, басен, памфлетов. Убийственно он расправляется в них с продажными писателями, поэтами-«баталистами». Например, в маленьком фельетоне «Письмо литератора Харитонова к дяде в Тамбов» обличает «батального поэта», который «никогда в атаку не ходил», а только, «не жалея шеи, в энциклопедии удил».

Любопытен диалог из «Будущих дачников»:

Да вы куда? Я-с — к очагу...
Снял в Киркилиссе, в деревеньке,
Даченку я на берегу...
А вы?

— Да стыдно и признаться
— Все в Озерках до этих пор,
Как будут фонды поправляться,
Чирикну прямо на Босфор.

(«Новый Сатирикон», 1915, № 11. — С. 8).

Беспощадно высмеивает Грин и литераторов, критиков, ученых, отрицающих достижения науки и культуры прошлого, в стихотворении «Работа».

Каждый день, по воле рока,
Я, расстроенный глубоко,
За столом своим сижу.
Перья, нервы извожу,

Подбираю консонансы,
Истребляю диссонансы,
Роюсь в арсенале тем
И строчу, строчу затем.

Праща описывает круг

В 1919 году в журнале «Пламя» появилось мажорное оптимистичное стихотворение А.С. Грина «Движение» — поэтическая декларация, символичная во многих отношениях. Прежде всего писатель подчеркивает, что в новое время для мечты открыты все пути, так как ушла в вечность тьма, кончился целый исторический период:

Праща описывает круг,
— Смеется Голиаф;
Праща описывает круг, —
Повержен Голиаф;
Праща описывает круг, —
Но умер Голиаф.

Великан Голиаф, по библейским преданиям, вступивший в единоборство с Давидом, убившим его из пращи, выступает как олицетворение враждебных, темных сил. Победитель Давид становится поэтом-певцом, способным своим искусством исцелить человека, как он исцелил царя Саула:

Давид играет и поет,
— Безумен царь Саул;
Давид играет и поет, —
Задумчив царь Саул;
Давид играет и поет, —
Спит, грезя, царь Саул.

Давид способен возродить человека к новой жизни, где активно действует и побеждает мечта:

Мечта разыскивает путь, —
Закрыты все пути;
Мечта разыскивает путь, —
Намечены пути;
Мечта разыскивает путь, —
Открыты все пути.

После исчезновения тьмы начинается творческая жизнь по законам красоты, осуществляется мечта, идеал человека. В этом стихотворении заключено зерно — основная идея «Алых парусов» и всего творчества Грина — идея волшебной силы мечты, способной творить чудеса. По Грину, надо сильно мечтать, и тогда раскроются пути осуществления мечты. Мечта — это неодолимое орудие против косности, отупения, цепкости обывателей. Каждый должен делать чудеса, воплощать мечту, претворять ее в жизнь своими руками (об этом хорошо сказано в его «Алых парусах», где Грэй своими руками осуществляет мечту Ассоль).

Другая поэтическая декларация А.С. Грина — стихотворение «Из дневника», где речь идет об ответственности поэта за свое творение, о глубокой выношенности темы, о горячем отношении к ней автора, о невозможности с микроскопической точностью, совершенно адекватно отразить волнующую жизнь, так она богата и интересна. Но призвание художника, поэта — приблизиться хотя бы к подобному изображению.

Звучат, гудят колокола

Февральскую революцию 1917 года Грин встретил восторженно, как прелюдию к «светлому празднику возрожденья», когда не будет извечной дисгармонии между жизнью и идеалом, когда человек будет свободен. При первом же известии о февральской революции Грин пошел «пешком на революцию» (так назвал он свой очерк, опубликованный в 1917 году в альманахе «Революция в Петрограде», где описал свое путешествие из Финляндии, из Лунатийоков, куда был выслан в августе 1916 г. за оскорбление царской фамилии).

Февральской революции он посвящает высоко гражданское стихотворение «Колокола», где выступает сторонником братства, единства, сплоченности. Грин весь в ожидании грядущих перемен. Тон стиха бодрый, лексика высокая, торжественная. Ликуя, приветствует он набат колоколов, зовущих к возрождению:

Звучат, гудят колокола,
И мощно грозное их пенье...
Гудят, зовут колокола
На светлый праздник возрожденья.

Пусть рухнет свод тюремных стен,
Чертоги сытого богатства,
Сольются все под сенью братства,
И узники покинут плен.

Вслед за «Колоколами» он обращается к «идеологическим» стихам: «Спор» (Солнце России. — 1917. — № 375), «Петроград осенью 1917 года» (Солнце России. — 1917. — № 380) и другим.

В «Петрограде осенью 1917 года» реалистически передается тревожное ожидание крупных исторических перемен:

Убогий день, как пепел серый,
Над холодеющей Невой
Несет изведанною мерой
Напиток чаши роковой.
Чуть свет — газетная тревога
Волнует робкие умы:
Событьям верную дорогу
Уже предсказываем мы.

И за пустым стаканом чая,
В своем ли, иль в чужом жилье
Кричим, душ и сердец вскрывая
Роскошное дезабилье.
Упрямый ветер ломит шляпу,
Дождь каплей виснет на носу;
Бреду, вообразив Анапу,
К пяти утра по колбасу.

В 1919 году он неожиданно для многих печатает в журнале «Пламя» (№ 36), редактируемом А.В. Луначарским, большую поэму «Фабрика Дрозда и Жаворонка». Главный герой поэмы — Яков Дрозд, токарь по меди, эстетически, как художник («был он внутренно поэт»), отрицает «труд бездушный, механический», труд без «радостных глубин», превращающий человека в раба машины и заставляющий терять собственную личность:

Нет, — проклятье, братцы, труд,
Механически мертвящий!

Мечтатель Дрозд хотел бы видеть труд творчества — «вдохновеньем увлеченного творца» «среди хрустальных, светлых стен» фабрики будущего. Этот оптимистический прогноз он выражает и в ряде послеоктябрьских стихотворений, сказок, поэм («Сказка о слепой рыбе», программное стихотворение «Движение» и другие). Но так как будущее ему представлялось слишком неопределенным и далеким: «лет через триста», а современная действительность эстетически далеко не совершенной, тяжелой и трудной, он все же не расстается с Гринландией, Зурбаганом, Лиссом...