Е.Н. Колесниченко. «Ранние рассказы А.С. Грина: к вопросу о генезисе романтического героя»

Ключевым персонажем созданного Грином мира становится особый романтический герой. Появившись в ранних рассказах, наиболее полного своего воплощения он достигает в романном творчестве автора. Исследуя разные типы и варианты характера романтического героя, А. Грин обращается к персонажам, воплощающим абсолютное зло, которых оценивает с общечеловеческих, глубоко нравственных позиций. Своеобразной кульминацией такого образного ряда является фашиствующий молодчик Блюм из рассказа «Трагедия плоскогорья Суан». Опыт работы в эсеровских кружках, хорошее знание людей и тонкое чутье художника помогают создать фигуру запоминающуюся и жуткую. Представители эсеровского движения Хейль и Фирс используют в своих целях сбежавшего из тюрьмы уголовника Блюма. Они уверены, что руководят им, но на самом деле Блюм, который понимает и презирает их тактику террора, станет тем, кто уничтожит их самих. Высокие слова о «спаянности общим доверием» ничего не говорят Блюму, но помогают найти внешнее оправдание убийству и уничтожению жизни. Из профессионального убийцы он превращается в идеолога убийства: «Следует убивать всех, которые веселы от рождения... Все, которые имеют зацепку в жизни, должны быть убиты» [5. Т. 1. С. 436]. И первой жертвой становится Хейль, которому Блюм, «немного смущённый непривычным для него актом» [там же], читает свое сочинение. Блюм не испытывает ненависти к Хейлю, но тот по неосторожности выдаёт свою «зацепку» за жизнь и должен быть убит. Тинг и Ассунта вызывают ненависть Блюма тем, что живут в другом мире и по другим законам. А. Грин психологически точен, он показывает, как страх, который испытывает Блюм, переходит в ярость и рождает тотальную ненависть у героя. Блюм ненавидит всё, что имеет отношение к жизни. Он мечтает о тех временах, когда люди выжгут леса, так как природа лжёт. «Циническими ругательствами» сопровождает он подслушанные стихи Тинга, создаёт абсолютного злодея, ненавидящего жизнь, страстного и постоянного в своей ненависти, убеждённого в своей безнаказанности, так как он изучил людей и считает, что Тинг не сможет его убить. Только в основе характера героя не высокое зло, а торжествующая пошлость. Именно так понимал и разоблачал зло Ф. Достоевский в «Бесах». Блюм сродни и Петру Верховенскому, и капитану Лебядкину, и Федьке Каторжному. Родной брат его — Шариков из повести М. Булгакова «Собачье сердце».

Реализуя в своем творчестве структурный модус бинарной системы, характерный именно для романтического сознания, А. Грин создаёт образ человека, отпавшего от человечества, находящего удовольствие в насилии и смерти, то есть человека, достигшего предельной степени зла. Культурная традиция русского романа XIX века предполагала переход героя к добру через духовное падение, великий грех, затем постепенное восхождение. Сюжет о «великом грешнике» находит свою реализацию в творчестве Гоголя, Некрасова, Достоевского. Такое развитие бинарной системы нехарактерно для А. Грина. Ненавидящий саму жизнь Блюм должен быть уничтожен, и эту задачу выполняет Тинг. Точно так же, повинуясь импульсу, стреляет в окно охотник, когда видит издевательства человека над маленьким куликом (рассказ «Окно в лесу»). Убийство может быть прекращено только убийством — таково мнение самого А. Грина и его героев.

Мотив убийства войдёт почти во все рассказы и романы писателя. Способность героя убить и его отношение к убийству станет неким нравственным критерием, по которому герои будут делиться на «инфернальных» и «сакральных». Интересно разрешение этого мотива и в рассказе «Трагедия плоскогорья Суан». Блюм страстно желает убить Тинга и Ассунту, но не достигает своей цели. Хейля же он убивает очень легко. А. Грин по-своему объясняет это: выслушав «трактат» Блюма, «Хейль внимательно смотрел на него, — нечто любопытное послышалось ему в запутанных словах Блюма. — Что же, — насмешливо спросил он, — синодик этот придуман вами?» [5. Т. 1. С. 436]. Хейль не испытывает ужаса — ему любопытно; он привык играть в жизнь и смерть, его «зацепка» — «наслаждаться блаженством жизни, сидя на ящике с динамитом» [5. Т. 1. С. 437] — приводит его к гибели. Ассунта же перед нападением Блюма переживает трансцендентное растворение в мире природы, ей кажется, «что нет ни дома, ни земли под ногами, что бесконечна приветная пустота вокруг... Неслышный призрачный звон ночи пришел к ней из бархатных глубин мрака, звон маленьких колокольчиков, пение земли, игра микроскопических цитр, взволнованная жизнь крови» [5. Т. 1. С. 444]. Ассунта и Тинг воплощают идеальных, гармоничных людей, которые умеют читать тайнописи природы. В момент единения с природой человек получает некую защиту. Мрак ночи обманывает Блюма: его удар несмертелен, и Ассунта остаётся жива. Нравственная чистота и нерасторжимая связь с природой спасают героев.

Почти сразу, в начале рассказа, звучит мотив подмены: Блюм требует у Тинга уступить ему место у окна, а в ночном саду Ассунта окликает Блюма именем Тинга. Подмена возникает и в конце — когда Блюм описывает воображаемую сцену насилия. Этот мотив помогает понять глубину противопоставления героев, оппозиции добра/зла, жизни/смерти дополняются традиционным романтическим противостоянием ангельского/дьявольского. Человеконенавистничество Блюма расширяется до границ мироздания: он опасен не только людям, но и всей природе.

Исследуя природу зла в образах людей сумерек, А. Грин своеобразной кульминацией этого ряда делает идейного убийцу Блюма. Можно ли говорить о том, что писатель создает особый тип романтического героя? Блюм — несомненно, герой идеи, только воплощает он не «замысел о нём Бога» [1. С. 199], а, скорее, замысел дьявола. Блюм переживает не просто тотальное отчуждение, а отпадение от людей. Его идеалом жизни является Блюм — человек страсти, глубочайшей ненависти. «Горсть бешеных! — хрипло вскричал Блюм, уводя голову в плечи. — Они будут хлопать успокоенными глазами и нежно кусать друг от друга острыми зубами. Иначе невозможно» [5. Т. 1. С. 199]. Все это говорит об использовании романтического метода при создании данного характера. В образе Блюма мы видим соединение черт русского романного героя XIX века с эстетикой классического романтизма.

По контрасту с людьми сумерек, которые умеют убивать себя и других, в рассказах А. Грина появляется новый герой. Его становление связано с архангельской ссылкой писателя. Значение этой ссылки в эволюции мировоззрения и творчества писателя неоднократно отмечалось в литературе об А. Грине. «Эти первые месяцы жизни в глуши Архангельской губернии были для Грина временем напряженнейшего поиска мысли. Шла ломка основных его взглядов и представлений» [8. С. 105].

«Пожалуй, в рассказах той поры впервые появляются черты писателя Грина, которого мы знаем и любим, — Грина-мечтателя, страстно верившего в прекрасное будущее, которое ждет человечество», — замечает К.Г. Паустовский [7].

Вслед за В. Сандлером Л.С. Скепнер отмечает, что «отношение романтического героя Грина к людям в произведениях этого периода можно определить гриновской же формулой: "человек с человеком"» [9. С. 142]. Индивидуалистическая формула из новеллы «Остров Рено» «каждый за себя, братец!» заменяется девизом «человек никому на свете не нужен, кроме любимой женщины и верного друга» (рассказ «Человек с человеком»).

На Севере и под влиянием северной ссылки А. Грин создает рассказы «Ксения Турпанова», «Зимняя сказка», «Глухая тропа», «Позорный столб», «Сто вёрст по реке», «Жизнь Гнора», «Синий каскад Теллури», повесть «Таинственный лес» и др. Так или иначе романтическое мировидение писателя проявляется во многих произведениях этого периода. В рассказе «Жизнь Гнора» именно в характере центрального персонажа узнаются будущие черты лучших героев А. Грина — Грэя и Друда, способных к преобразованию действительности ради людей. Обратимся к одному из самых ярких рассказов этого периода «Жизнь Гнора». Именно в характере центрального персонажа узнаются будущие черты лучших героев А. Грина — Грэя и Друда, способных к преобразованию действительности ради людей.

Гнору противостоит Энниок. Традиционная бинарная оппозиция «свет/тьма» в изображении героев заменена на «свет/сумерки». «Гнор молча смотрел в глубь арки, открывающей перспективу дальних, пересеченных косыми столбами дымного утреннего света, просторных зал» [2. Т. 1. С. 456]. Комната Энниока: «Здесь были сумерки; низкие окна, завешенные плотной материей, почти не давали света... Энниок нажал кнопку; электрические тюльпаны безжизненно засияли под потолком» [2. Т. 1. С. 457]. А. Грин не случайно выбирает такое противоречие — Энниок относится к типу «скучающих» героев со взорванным духовным миром (термин И.К. Дунаевской). Не случайно при первом появлении он отражается спиной в зеркале, и спина же Энниока, уплывающего, — то последнее, что увидит Гнор на острове. Энниок любит девушку, но не чувствует и не понимает музыки, которую та исполняет, он может оценить лишь технику игры. С его именем в рассказе связана тема увядания, старости, смерти, безжизненности. Не случайно разговор он ведет не с Кармен, а с её портретом (противопоставление неживого живому) и, прощаясь с Гнором, приговаривает его к смерти. Последней попыткой уйти от скуки обманувшей его жизни будет выбор смерти — в толпе обезумевших религиозных фанатиков.

Мотив двойничества развивается в образе несуществующего отшельника острова Аш. И Энниок, и Гнор выражают свое отношение к «робинзону»: Гнор — не догадываясь, а Энниок — зная, что речь идет о Гноре. Гнор: «Я боюсь и хочу видеть вашего человека; он должен быть другим, чем мы с вами. Он грандиозен. Он должен производить сильное впечатление» [2. Т. 1. С. 463], — «несчастный отвык производить впечатление, — легкомысленно заявил Энниок. — Это бунтующий мертвец» [там же].

Смыслообразующим и сюжетообразующим для рассказа является также мотив игры, характерный для романтического мировоззрения. Этот мотив возникает, когда Гнор проигрывает Энниоку в бильярд — он ещё не знает, что проиграл жизнь и свободу; этот мотив развивается в момент заключения пари моряками корабля «Морской кузнечик», спасшими героя с острова, и в конце, когда Гнор уже сознательно ставит на кон свою жизнь во время игры в карты. Мотив игры расширяется до поединка с судьбой, когда оставленный на острове герой произносит «обыкновенным своим негромкими, грудным голосом»: «Моя жизнь не доиграна. Это старая, хорошая игра; её не годится бросать с середины, и дни не карты...» [2. Т. 1. С. 470]. Обречённый на смерть, одинокий герой вступает в поединок с судьбой и выходит победителем, оставшись человеком. «Вы смогли встретить труп, идиота и человека. Я не труп и не идиот» [2. Т. 1. С. 476], — говорит он спасителям.

Образ Гнора воплощает абсолютную самоценность человеческой личности, сам Гнор не зависит от окружающих обстоятельств, а преодолевает их силой своего духа.

Ранум Нузаргет из рассказа «Преступление Отпавшего Листа» является прямым предшественником «летающего человека» Друда. Не случайно и в самом рассказе несколько раз упоминается летевший человек, хотя относится это к несущему смерть лётчику.

Ранум Нузаргет наделён чертами сверхчеловека не в момент напряжения сил (как это было в рассказах «Происшествие в улице Пса», «Огонь и вода»), а по праву духовного развития. Он пребывает одновременно в духовном и материальном мирах, он сопрягает их в себе и одинаково отторгнут ими. Внешний взгляд земного человека отмечает «белый халат, чалму и тонкое, коричневое лицо индуса с неподвижными, чёрными глазами, остающимися в памяти как окрик или удар» [4. Т. 6. С. 413]. Внутренний авторский взор созерцания видит, как «Ранум испытывал острые мучения духа, стремящегося к покою блаженного созерцания,, но вынужденного пребывать в грязи, крови и тьме несовершенных существ, проходящих низшие воплощения» [4. Т. 6. С. 412].

Как и многие гриновские герои, Ранум Нузаргет решает нравственную дилемму: спастись самому или спасти человеческую душу. Выбор для героя и для автора очевиден. Ранум наделён всезнанием, всевидением, он вездесущ, как бог. Он жертвует прощением своей души ради того, чтобы воскресить мёртвую душу неизвестного прохожего. Гибель бандита, человека со взорванным сознанием, предопределена: несущий смерть разбивается «с смертельной высоты о кучи булыжника» [4. Т. 6. С. 416]. Образом Нузаргета, который вмешался своей волей в установленный миропорядок, Грин реализует идею романтиков о постоянно творимом и принципиально не завершённом мире. Роль и место человека в этом мире определяются степенью ответственности личности за свои и чужие поступки, а также тем нравственным выбором, который делает герой.

Реминисцентным фоном рассказа можно назвать как роман Ф.М. Достоевского (перекличка с названием «Преступление и наказание»), так и поэму М.Ю. Лермонтова «Демон», где также раскрывается история падшей души. Образом кленового листа, который упал на колени герою, разрешается противостояние жизни и смерти — очевидна отсылка к лирической миниатюре М.Ю. Лермонтова. Зелёный лист становится символом вечной жизни, вечного странствия, вечного одиночества героя.

В художественном мире А. Грина постепенно формируются признаки, которые позволят говорить об особенном романтическом герое писателя, генезис которого восходит к трём основным типам характеров:

• характер «человека сумерек», вырастающий до воплощения абсолютного зла: такой герой необходим в романтической системе писателя;

• характер «классического» романтического героя, проходящий в творчестве писателя через несколько эволюционных точек: от Горна и Тарта до Гнора, Аяна и Тинга; такой характер движется от крайнего индивидуализма, выраженного девизом Тарта «Каждый за себя, братец!» [3. Т. 1. С. 271], до умения любить и признания любви высшей ценностью;

• и наконец, характер сверхчеловека, человека с исключительными способностями: таковы Александр Гольц из рассказа «Происшествие в улице Пса» или Ранум Нузаргет из «Преступления Отпавшего Листа», а также герой, обретающий необычные способности в момент потрясения, как Леон Штрих в рассказе «Огонь и вода».

Дальнейшим эволюционным этапом развития концепции романтического героя станет обращение А. Грина к большой повествовательной форме — феерии «Алые паруса» и роману «Блистающий мир».

Литература

1. Бахтин М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук. СПб.: Азбука, 2000. 336 с.

2. Грин А.С. Жизнь Гнора // Грин А.С. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 1. М., 1980. С. 453—489.

3. Грин А.С. Остров Рено // Грин А.С. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 1. М., 1980. С. 250—272.

4. Грин А.С. Преступление Отпавшего Листа // Грин А.С. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 6. М., 1980. С. 412—417.

5. Грин А.С. Трагедия плоскогорья Суан // Грин А.С. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 1. М., 1980. С. 416—453.

6. Ковский В.Е. Реалисты и романтики. М.: Худож. лит., 1990. 383 с.

7. Паустовский К.Г. Архангельские находки // Литературная газета. 1964. 29 авг.

8. Сандлер В. Архангельская одиссей А. Грина // Север. 1969. № 8. С. 97—114.

9. Скепнер Л.С. «Одна из интереснейших страниц моей жизни» (Жизнь и творчество А.С. Грина в северной ссылке) // Скепнер Л.С. Словесное искусство Русского Севера в литературном образовании и развитии школьников. Архангельск: ПГУ, 2002. С. 133—156.