На правах рекламы:

• компания stiralkarem.ru

И.В. Шарданова. «Созвучие эстетических принципов Э. По и А. Грина» (к вопросу о сходстве и различиях романтизма XIX и XX веков)

Проблемы типологии традиционно находятся в самом центре литературоведческой науки. По принципу типологического сравнения выстроены работы целого ряда выдающихся отечественных и зарубежных исследователей. Данный метод обусловлен и широтой научного охвата, позволяющей привлечь в качестве исследуемого материала произведения различной национальной литературы, и возможностью преодоления некой замкнутости, лакунарности в постижении основных тенденций развития художественной словесности. Современной литературе присуща высокая степень диалогичности культур и традиций. «Интертекстуальность» сегодня — одно из наиболее употребляемых понятий. Любой художественный текст — творение и конкретно взятого человека, и продукт породившей его эпохи, и часть всеобщего культурного наследия: подобная установка делает типологический метод одним из самых популярных в современном литературоведении.

Речь не идет о процессе механического сопоставления произведений искусства и констатации факта соответствия или несоответствия их друг другу. Понять сегодняшний литературный континуум невозможно в отрыве от традиций предшествующих эпох — черты их переплетаются в современном тексте в весьма сложный причудливый рисунок. Вполне закономерно появление в XX в. неореализма, необарокко, неоклассицизма, неоромантизма и т. п. Философствовать об отсутствии белых пятен на литературной карте современности или развивать мысль о кризисности постмодернистской культуры, не создающей ничего, кроме ремейков, сегодня уже «не модно»: популярностью пользуется другая формула — нет текста конкретно взятого автора или направления, есть общий, глобальный метатекст мировой культуры. Бесспорно и то, что каждая культурная эпоха вживляет эстетические формулы, созданные ранее, в собственные, из чего рождается новое содержание искусства, а разграничить «новое» и «старое» в теоретическом смысле бывает весьма непросто.

Так, в отечественном и западном литературоведении нет четкого определения термина «неоромантизм». Автоматическое разложение на «neo» и «romance» приводило либо к очень широкому пониманию проблемы, когда «неоромантизмом» называют все альтернативные реализму произведения декадентской культуры, либо к очень узкому, трактующему «неоромантизм» как возрождение жанра приключенческого романа или повести. Сложность состоит еще и в том, что «неоромантизм», в отличие от романтизма «классического», не выработал четко сформулированной эстетической программы, манифестов. Чаще всего в научных дискуссиях «неоромантизм» определяется как «условное, неустойчивое наименование ряда эстетических тенденций, возникших в литературе европейских стран в конце XIX — начале XX в. как реакция на натурализм, а иногда также на пессимизм и "безверие" декадентства. Не сложившись в самостоятельное, обособленное течение, неоромантизм в качестве идейных стилевых тенденций повсюду переплетается и взаимодействует с реализмом» [1: 244].

Безусловно, сложность литературных процессов, происходящих на рубеже веков, вызывает и неоднозначность трактовок различных литературных течений. Это ведет к терминологической путанице, особенно заметной при попытках характеризовать роль романтической тенденции в искусстве рубеже XIX—XX вв. Для обозначения их используются такие термины, как «постромантизм», «романтическое возрождение», «неоромантизм», «поэтический реализм».

Чаще других применяется термин «неоромантизм», который появился в конце XIX века. В России этим термином охотно пользовались символисты для характеристики собственного творчества. Д.С. Мережковский в 1894 г. опубликовал статью «Неоромантизм в драме» [6]. Профессор С.А. Венгеров в 1914 г. посвятил неоромантизму отдельную главу в монографии «Русская литература» [2]. В эти же годы М. Горький выделяет такое явление, как «социальный романтизм» [3, XVI]. В советском литературоведении данную проблему исследовали М.В. Урнов [9], Л.Г. Андреев [4], Д.К. Царик [10], А.Г. Соколов [8]. Существуют и работы последнего времени, в которых изучение неоромантизма ведется параллельно с углубленным исследованием романтизма начала XIX столетия.

Исходя из анализа источников, посвященных проблеме разграничения понятий «романтизм» и «неоромантизм», можно сделать вывод, что исследователи придерживаются одной из двух точек зрения. Первая группа литературоведов отрицает неоромантизм как самостоятельное литературное течение, говоря о романтических традициях, о романтике как стилевой черте в искусстве рубежа XIX—XX вв.; вторая пытается четко разграничить новые литературные явления, возникшие в данную эпоху, определить черты каждого из них, закрепить за ними твердые смысловые определения.

В данной статье термин «неоромантизм» используется главным образом для выражения первой из вышеизложенных точек зрения. Безоговорочным использование этого термина теоретически представляется недостаточно оправданным, поэтому позволим себе говорить о романтических тенденциях, которые объединили некоторых художников начала XX века с художниками первой четверти XIX столетия. Такое понимание «неоромантизма» позволяет глубже изучить его взаимосвязь с романтизмом «классическим».

Интересным, с типологической точки зрения, представляется сопоставительный анализ эстетических систем двух известных романтиков мировой литературы — Э.А. По и А.С. Грина. О художественном родстве произведений А.С. Грина с произведениями Э.А. По писали много и не всегда точно: часто Грина обвиняли в калькировании поэтики По. Поводом для этого стали и восторженные отзывы юного Грина о творчестве американского романтика, и скрупулезное изучение им принципов письма Э. По. Одним из немногих, внимательно отнесшихся к художнику критиков, был А.Г. Горнфельд, который в 1917 г. написал: «Грин все-таки не подражатель Эдгара По, не усвоитель трафарета, даже не стилизатор, он самостоятелен более, чем многие, пишущие заурядные реалистические рассказы...» [9, II: 280].

Нельзя отрицать факта существования «реалистического» периода в творческой эволюции А.С. Грина. История литературы изобилует аналогичными примерами: черты реалистической и романтической эстетик можно найти в творчестве многих писателей и поэтов (А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, М.Ю. Лермонтов, А.М. Горький, Ч. Диккенс, Ш. Бронте, Т. Элиот, Т. Гарди и т. д.). Примечательно и то, в какой последовательности сменялись эстетические концепции А.С. Грина. Как правило, художники, жившие в период сосуществования романтизма и реализма, приходили к реалистической концепции путем преодоления романтических установок. У Грина этот процесс получает обратную последовательность. Немалую роль в этом переходе играет художественное наследие Э. По.

В истории гриноведения проблемы влияния Э. По на становление Грина-писателя касались так часто, что превратили ее в общее место. Однако этому влиянию подвергся не только А. Грин. Стоит сказать, что популярность Э. По в порубежной XX веку России была огромной: пик популярности его совпал с интересом к творчеству французских символистов. Почитание Ш. Бодлера и П. Верлена автоматически возвело в ранг идола их идейного учителя — Эдгара По. Стихотворения и «страшные новеллы» По высоко ценили А. Куприн и А. Блок, посвятивший стихи «безумному Эдгару». Разделяя всеобщее почитание, А. Грин считал автора «Ворона» блестящим художником, абсолютно владеющим мастерством художественного описания.

Безусловно, в ранних романтических рассказах Грина увлечение Э. По вычитывается и на уровне заглавий, и на композиционном уровне, и на уровне художественных приемов. Но даже в этих ранних опытах очевидно использование Грином отличных от По самостоятельных и ярких сюжетов. «...Еще начинающий автор, из-за лютой нужды нередко печатавшийся в изданиях бульварного пошиба вроде какого-нибудь "Аргуса" или "Синего журнала", — пишет о раннем А. Грине критик В. Россельс, — ...умел оберегать свои рассказы от тлетворной моды» [10: 18]. Стоит согласиться с мнением исследователя, что не дань моде привлекла молодого Грина к произведениям «великого американца» — связь эта, скорее общего мировоззренческого, чем подражательного свойства. Как говорилось ранее, подобная связь возникает не только у Грина, но и у многих его современников. Из библиографического справочника В. Либмана видно, что интерес к творчеству Э. По в России был поистине феноменальным. Переводами его текстов на русский язык занимались такие известные личности, как К.Д. Бальмонт, И. Городецкий, М.А. Энгельгардт, Р. Гальперин, В.В. Рогов, В.Я. Брюсов, Д.С. Мережковский, В.А. Неделин, Н. Чуковский. Статьи, посвященные анализу произведений Э. По, написаны Ап. Григорьевым, Ф.М. Достоевским, К.Д. Бальмонтом, А.А. Блоком, В.Я. Брюсовым.

Отыскивать причины подобной популярности необходимо в контексте эпохи. Кризис действительности в России того периода обусловлен не только глобальной общественно-политической трансформацией. Тревожные ощущения всеобщей зыбкости, необратимых катастрофических изменений усилили и процессы урбанизации, технизации жизни. Кардинальные изменения охватили и духовную сферу человека. На рубеже XIX—XX столетий возникла мысль о завершении не просто века, а длительного периода в развитии человечества, появлялись идеи о закате цивилизаций («Закат Европы» О. Шпенглера). Общей приметой переходной эпохи стало обращение к вневременным онтологическим вопросам, центральным из которых был вопрос о соотношении человеческой личности и окружающей действительности. Кто такой человек? Жертва социальной среды или игрушка в руках неведомых сил, всемогущего фатума; пассивный созерцатель или творец, своей волей преображающий жизнь? С верой в безграничные возможности, достоинство и исключительную ценность личности соседствовали представления о преобладании темного, животного начала в человеке (учение о бессознательном З. Фрейда). Нельзя не отметить и влияния философии Ф. Ницше на формирование взглядов русских писателей.

Неистовое желание реабилитировать высокий статус человека привело к активизации романтического типа творчества, в котором пересоздающее действительность начало преобладало над объективным воспроизведением фактов бытия. Многое из того, что было востребовано литературой конца XIX — первой трети XX в.: идеи, художественные принципы, поэтические средства являлось достоянием «классического» романтизма. Романтическое начало связывало художников, принадлежавших к разным литературным направлениям, течениям и школам. Обозревая русскую литературу рубежа веков, С.А. Венгеров указывает на ее психологическое единство: «Есть одно общее устремление куда-то ввысь, в даль, в глубь, но только прочь от постылой плоскости серого прозябания, которое и дает основание сближать литературную психологию 1890—1910 годов с теми порывами, которые характерны для романтизма» [2: 18].

Характеризуя связь эстетических принципов А.С. Грина с художественной концепцией Э.А. По, следует отметить свойство, объединяющее творчество данных писателей на глубинном мировоззренческом уровне — это единство этического и эстетического начал. Оба художника, не уходя в область банального морализаторства, наполняют свои работы глубокой нравственной проблематикой. Отличительной чертой их текстов является символизация предметов и явлений действительности: далеко не каждый реципиент способен раскрыть смысловые парадигмы, заложенные в их текстах. И По, и Грин пишут сложным языком мифометафор, архетипов и символов. Посредством дешифровки подтекстовых сигналов читатель понимает философию данных произведений. Исследователи неоднократно отмечали такое свойство текстов Э. По и А. Грина, как смысловая полифония. Любое явление или предмет на одном уровне прочтения — просто реальное событие, реальный предмет, а на другом — уравнение с множеством неизвестных. Сходство произведений выражается и в обилии мифологем, символов, архетипических мотивов, и в присутствии иносказательного, притчевого характера повествования.

Коснемся узловых мотивов творчества данных авторов. Начнем с того, что в поэтике романтизма имеет фундаментальное, базовое значение — с Идеала. И у Э.А. По, и у А.С. Грина он не отделен во времени и пространстве, а рассеян в окружающей человека действительности. Идеал доступен, но требует от личности особых усилий для обнаружения. Этим объясняется колоссальный динамизм художественных миров обоих писателей. Оппозиция «здесь / там» получает статус центральной проблемы. Из несовершенного «здесь» герои По и Грина либо физически движутся к гармоническому «там», либо внутренне, духовно эскапируют в плоскость идеала. Отсюда берет истоки мотив движения, постоянного поиска, присущий обоим художникам. Замкнутое пространство как физическое, так и духовное губительно для романтических героев.

В незамкнутых или, напротив, в малых замкнутых пространствах По и Грина происходит концентрация сюжетного развертывания, готового к неожиданным изменениям. Состояние зыбкости, неустойчивости, при этом постоянная способность (в потенциале) к резкому изменению ситуации характеризует так называемую «вторую реальность», приобретающую катастрофический оттенок. Э. По и А. Грину свойственно сплошное «напряжение» хронотопа и сюжета, причем в нескольких кризисных отрезках происходит особая — сверхпредельная — концентрация напряжения.

Схожи у Э. По и у А. Грина формы художественной условности, размывающие реальную действительность, превращающие ее в «вымысел». Условность в их произведениях — вне зависимости от того, во внутреннем пространстве души или во внешнем пространстве быта разворачивается сюжетная ситуация, — позволяет проникнуть в глубь примелькавшейся действительности, прорвать оболочку обыденности, скрывающей глубинную суть жизни.

Наивысшей формой проявления условности в текстах Э. По и А. Грина является мотив двойничества (оборотничества), который выполняет функцию снятия покрова, выворачивания наизнанку через ситуацию абсурда. Раздвоение личности как болезненное состояние психики, или наличие физического реального дублета — прием, который и По, и Грин используют с целью акцентировать внимание читателя на проблеме самопознания. Человек не знает ни глубины заложенных в нем возможностей, ни мира, в котором он существует. Отрицание аксиом, утверждение глобальной сложности мироздания в эстетике романтиков приводят к столкновению реальности с миром запредельным, ирреальным. Типичной сюжетной ситуацией в произведениях обоих авторов становится мотив убийства двойника, его физическое, или психическое уничтожение. Это связано с нежеланием героев освободиться от диктатуры факта и традиции. Проблема получает символическую нагрузку, описывая современного человека, а в более широком значении — природу людей вообще.

Размышления о сути бытия неизменно приводят обоих романтиков к дискуссиям о статусе человека. Трагедия заключается в постоянно растущей пропасти между миром вырождающейся цивилизации и миром природы. Оторванность человека от природы вселяет в него постоянное ощущение одиночества и ужас перед небытием. Традиционной у По и у Грина становится парадигма «жизнь/смерть». Она приобретает функцию метафоры. Смерть — либо спасение, способ эскапировать в мир идей, либо наказание. Чаще дается схема, когда герой умирает, предав Идеал, веру в возможность воплощения трансцендентных идей в предметно — вещественном мире. Смерть не всегда имеет физическое выражение гораздо страшнее оказывается духовное умирание. Оппозиция «жизнь/смерть» представлена и в пределах человеческой судьбы, и в масштабах целого общества. Описывая частные трагедии, Э. По и А. Грин расширяют их смысл до масштабов общечеловеческих дилемм.

«Перестроить мир посредством Прекрасного» — важный тезис эстетики романтизма. Мечта о гармоническом миропорядке объединят обоих авторов. Но воплотить ее человек может, только очистив свои мысли и чувства от зла, войдя в гармонический контакт с природой. Наиболее полным выражением этой идеи, по Грину и По, является любовь. Если же человек искажен дисгармонией, отравлен злом, просветление невозможно. Утопия о спасении вселенной через любовь и красоту традиционна не только для романтизма, она присуща искусству в целом.

Идейно-тематическое созвучие произведений Э. По и А. Грина объяснимо типологическим родством романтизма XIX столетия и неоромантическими тенденциями рубежа XIX—XX вв. Выше приводились примеры созвучия ключевых мотивов в творчестве Э. По и А. Грина. Коснемся и некоторых различий. Оба романтика постулируют идеал и гармонию посредством любви. Однако в произведениях Э. По нет реализации этого идеала. Сравним любой из светлых, жизнеутверждающих рассказов Грина о любви с текстами американского романтика. Благоговейное восхищение силой любви у А. "Грина прямо противоположно той погребальной, трагической любви, перед которой склонялся Э. По, утверждавший, что «смерть любимой женщины, бесспорно, есть самый поэтический в мире сюжет». У Грина же любовь — спасительное, вселяющее в душу мужество и радость чувство. В. Россельс считает, что «...смирение от безнадежности, упоение страданием, покорность перед необратимостью Рока владеют смятенными душами персонажей Э. По. ... Отличительной чертой гриновских героев является не смирение, а, наоборот, непокорность перед коварной судьбой. Они не верят в Гений Судьбы, они смеются над ним и ломают судьбу по-своему» [7, I: 389]. Нельзя в полной мере согласиться с исследователем: герои не всегда «ломают судьбу» — трагические финалы встречаются в произведениях Грина достаточно часто. Однако сравнение общей тональности произведений Э. По и А. Грина делает очевидным стремление Грина преодолеть глубочайший пессимизм, присущий американскому романтику. Причины различий в данном случае следует искать в национальной специфике русской и американской культур и в конкретном историческом контексте рубежа XIX—XX веков.

Литература

1. Андреев Л.Г. Литература у порога грядущего века // Вопр. лит-ры. — 1987. — № 8.

2. Венгеров С.А. Русская литература XX века. 1890—1910. — М., 1978.

3. Горький М. Собр. соч.: в 16 т. — М., 1979.

4. История русской литературы рубежа веков (1890 — начало 1920-х годов). — М., 2001.

5. Литературный энциклопедический словарь / под ред. В.М. Кожевникова и П.А. Николаева. — М., 1987.

6. Мережковский Д.С. Неоромантизм в драме // Вестн. иностр. лит-ры. — 1894. — ноябрь.

7. Россельс В.М. Грин А. // История русской советской литературы: в 4 т. — М., 1967. — Т. 1.

8. Соколов А.Г. История русской литературы конца XIX — начала XX в. — М., 1984.

9. Урнов М. Собр. соч.: в 5 т. — М., 1967.

10. Царик Д.К. Типология неоромантизма. — Кишинев, 1984.