Дорога никуда

Когда Александр Степанович Грин в 1930 году прислал мне «Дорогу никуда», я не поняла, как построено это произведение, и сделала жестокую ошибку, доставившую горькие часы Александру Степановичу и долго и тяжело меня мучившую.

Ошибка произошла оттого, что в наиболее ярко очерченной в этой книге фигуре Ван-Конета я узнала черты самого Грина, а Консуэло было мое интимное имя в хорошие часы нашей совместной жизни. Отношение Ван-Конета к Консуэло крайне оскорбительно, а потому, прочитав начало книги, я потеряла душевное равновесие, как бы временно ослепла, не замечая ничего, что противоречило первому впечатлению. Ошибка была в том, что я сочла Ван-Конета целиком за Александра Степановича, а себя — всецело за Консуэло; и то и другое было неправильно.

Свою ошибку я поняла и в книге разобралась как следует только после смерти Грина. Но, к счастью, не умом, а сердцем я почувствовала, что своим резким письмом¹, которое написала по получении «Дороги никуда», я сделала что-то жестокое и несправедливое. Это сознание не давало мне покоя и стало особенно остро чувствоваться, когда Александр Степанович заболел. Я написала ему в разное время два письма, точного содержания которых не помню; знаю только, что хотела в них объяснить свое жестокое письмо и загладить свою вину. Судя по ответам, можно заключить, что в первом письме я больше всего обвиняла Грина в том, что он сознательно доводил меня до необходимости уйти от него, как делал это Ван-Конет с Консуэло. Писать сам Александр Степанович из-за слабости уже не мог, но попросил своих близких сообщить мне следующее: «Он сердечно просит Вас не думать о том письме и опять говорит, что не было у него никогда в жизни с Вами задних мыслей о Вас, что много он Вам отяжелял жизнь, но всё это было от разности характеров и незнания жизни».² Это «опять говорит» относится к письму, написанному по просьбе Грина раньше. В нем говорилось: «Никогда он не прикрывал своих чувств деликатной ложью. Он уверял, что у него не было желания расходиться с Вами, но было взаимное непонимание идеалов друг друга, что по молодости лет проходило остро. Его идеал был всегда: он — старший, один в мире с женой, у костра, в непогоду прикрывает ее от дождя, а у Вас, по его мнению, идеалом было тогда благо людей, но не личное. Он был бродяга по натуре, с неровным, недисциплинированным, пылким характером и жадностью к жизни, Вы — петербургская интеллигентная девушка с определенными привычками, взглядами, традициями, добрым сердцем и представлениями о жизни, но не знанием ее... Он часто, жалея Вас, говорил, что Вам пришлось тяжелее его, т. к. отдыха и тихого женского счастья Ваше сердце мало знало...».³ Эти добрые письма сняли часть тяжести с моей души, показав, что Александр Степанович простил мне мое резкое письмо.

Много позже я внимательно, и стараясь не волноваться, прочитала «Дорогу никуда» и, кажется, верно поняла настроение романа.

Подросток Тиррей Давенант, чистый душой и мечтательный, служит официантом в кафе «Отвращение». Это кафе принадлежит оригиналу Кишлоту, который рассчитывает эксцентричностью привлечь посетителей. В меню стояло: консоме⁴ «Дрянь», пирожное «Уберите», тартинки⁵ с гвоздями и т. д. Но реклама не имеет успеха — кафе пустует. Лишь Орт Галеран, «человек сорока лет, прямой, сухой, крупно шагающий», является туда ежедневно. Он снисходительно относится к хозяину и ласково покровительствует Тиррею Давенанту.

В кафе из любопытства приезжают две молоденькие дочки богача Футроза с гувернанткой. Среди шуток и смеха знакомятся с Тирреем и Галераном. Последний пользуется этим, чтобы устроить судьбу своего любимца. Он убеждает девушек упросить своего отца принять участие в Тиррее. Славные девочки так и делают. По их просьбе Футроз помещает Тиррея на полный пансион, прекрасно его одевает и собирается дать ему образование. Тиррей счастлив. Но беда внезапно настигает его. Давенант считал себя сиротой, так как его отец пропал без вести много лет назад, а мать умерла. Неожиданно появляется отец. Это — спившийся, наглый бродяга, бывший каторжник, злой и циничный. Фигура его вышла у Грина очень яркой и отвратительно страшной. Франк Давенант обкрадывает сына и собирается эксплуатировать Футроза. Тиррей, влюбленный в обеих девушек и благодарный их отцу, не может вынести мысли, что пьяный и отвратительный бродяга явится к Футрозам в качестве его отца и будет вымогать у них деньги. Мальчик хочет предупредить своих благодетелей, объясниться с ними, бежит к ним, но они уехали из Покета в Лисс, на гастроли каких-то знаменитостей. Не увидеть их, не объясниться, не проститься! Нет, это невозможно! Какой бы ни было ценой, но он должен попасть в Лисс!

«Мысль встретить их у театра, представляя их изумление, которое скажет им всё об его преданности и привязанности к ним, — взволнует, быть может, и заставит крепко, в знак вечной, пламенной дружбы, сжать его руку — приняла болезненные размеры; вне этого не существовало для него ничего, и, если бы его теперь заперли или связали, он неизбежно и опасно заболел бы. Это был крик погибающего, последняя надежда спастись, за которой, если она не сбылась, наступает худшее смерти успокоение.

«Вот они вернутся, — соображал Давенант. — Когда гнусный отец мой явится к ним, всё станет понятно. Но будет поздно уже. Они поймут, ради чего я скрываюсь и ухожу навсегда, чтобы даже тени сомнения не было у них на мой счет. Каким был, таким и ушел»».

От Покета до Лисса — 170 миль. Последняя гастроль знаменитостей — 5-го августа. К восьми часам этого дня Давенант должен быть у подъезда театра в Лиссе! До этого срока остается немногим более суток. Денег на проезд по железной дороге нет. Совершенно ясно, что проделать такой путь пешком в течение суток — нет возможности. Но Тиррей отправляется из Покета пешком. Ведь другого выхода нет. Много раз он тщетно умолял проезжавших шоферов остановиться и взять его с собой. Никто не обращал на него внимания. Тиррей пришел в отчаяние. «Солнце закатывалось, и некоторое время дорога была пуста. Услышав очередной шум позади себя, говорящий о спасительной быстроте, мало сознавая, что делает, и рискуя быть изуродованным или даже убитым, Давенант встал на середине дороги, лицом к машине, и поднял руку. Он не дрогнул, не сдвинулся на дюйм, когда автомобиль остановился против его груди. Он не слышал низменной брани оторопевшего шофера и подошел к дверце экипажа, смотря прямо в лицо трех подвыпивших мужчин, которые разинули рты. Их вопросы и крики Давенант слышал, но не понимал, «Одного прошу, — сказал он толстому человеку в парусиновом пальто и кожаной фуражке. — Ради вашей матери, невесты, жены или детей ваших, возьмите меня с собой в Лисс... Без этого я не могу жить». Он говорил тихо, задыхаясь, и так ясно выразил свое состояние, что пассажиры автомобиля в нерешительности переглянулись. «С парнем что-то случилось, — сказал худой человек с помятым лицом. — Его всего дергает...»»

Давенанту разрешают сесть в кабину к шоферу, и он — счастлив. Три часа машина мчится со скоростью 40 миль в час. Проезжают 120 миль и останавливаются, чтобы отдохнуть в маленьком рудничном городке. Тут в ресторане спасители Давенента встречаются со знакомым дельцом, который говорит им, что незачем ехать в Лисс, так как те торги на поставку муки для войск, на которые они спешили, отменены. Хозяева автомобиля решают вернуться в Покет, а Давенанту предстоит совершить остающийся до Лисса путь, пятьдесят миль, пешком.

Очень сильно описано Грином то напряжение всех сил души и тела, которое понадобилось Тиррею, чтобы проделать этот мучительный путь. С одной только короткой передышкой он идет всю ночь и весь последующий день. Наконец город достигнут. Но в этом незнакомом городе надо еще найти театр. Без пяти минут восемь Давенант находит театр. Билетов нет, капельдинеры⁶ выталкивают Тиррея на перрон. «В отчаянии был он почти уверен, что Футроз и дети его уже заняли свои места. Вдруг на скрещении вечерних лучей за темной гривой мелькнули оживленные лица Роэны и Элли. Футроз сидел спиной к Давенанту. «Здравствуйте! Здравствуйте!» — закричал Тиррей, бросаясь с разрывающимся сердцем сквозь толпу, между колес и людей, к миновавшему его экипажу, затем не устоял и упал.

Как только его глаза закрылись, перед ним встали телеграфные провода с сидящими на них птицами, и потянулись холмы».

Давенант заболел воспалением мозга и был отвезен в больницу. На этом оканчивается первая часть романа.

Поправившись, Давенант уже не решается вернуться в Покет, боится встретиться там с отцом, а чтобы отец вновь не нашел его, меняет свое имя. Назвавшись Джемсом Гравелотом, подросток бродит с фермы на ферму, зарабатывая, где чем может, пока случай вновь не приведет его к счастью. Стомадор, такой же мечтатель, как и Джемс Гравелот, дарит ему свою гостиницу «Суша и море», потому что она дает ему мало дохода.

Хозяином гостиницы мы застаем Джемса Гравелота в начале второй части.

Ранним утром, когда в гостинице остановились отдохнуть владелец мастерской вывесок Баркет и его молоденькая дочь Марта, к «Суше и морю» подъезжает автомобиль. Сын губернатора Георг Ван-Конет, его собутыльники Сногден и Вейс и возлюбленная Ван-Конета — Лаура Мульдвей, «из веселого мира холостых женщин», приехали с ночной попойки. Требуют вина. Ван-Конет держит себя зло и нагло. Цинично говорит о предстоящей через день его свадьбе с дочерью миллионера — Консуэло Хуарец, на которой он женится из-за денег. И он, и его отец — в долгах. «Я женюсь, — рассказывает он, — на своей обезьянке и залезу в ее защечные мешочки, где спрятаны сокровища». Он зло оскорбляет присутствовавшую при разговоре Марту; Гравелот-Давенант вступается за нее и вызывает Ван-Конета на дуэль. Драться с трактирщиком и когда? За день до свадьбы с богатой невестой?! Это невозможно. Гравелота надо устранить. За это берется собутыльник Ван-Конета — Сногден.

Сногден нанимает человека, который подбрасывает Гравелоту контрабанду и в то же время доносит таможенникам о том, что Гравелот будто бы укрывает добычу контрабандистов. Этого никогда не было, но контрабандисты, часто бывавшие в гостинице Гравелота, любили его, а потому, узнав, что таможенники едут арестовать Гравелота, помогают ему бежать. Но их судно попадает под обстрел пограничников. Происходит сражение. Гравелот убивает 16 пограничников, но и сам, тяжело раненный, попадает в плен. Его отправляют в тюремный лазарет. Этого-то и надо было Ван-Конету. Его свадьба с Консуэло благополучно состоялась. Он уплатил долги свои и отца и сохранил связь с Лаурой Мульдвей, обиравшей его. Только первые дни Ван-Конет принуждал себя притворяться влюбленным в свою жену; потом стал держаться сухо и холодно. Молодая женщина страдала от непонятной холодности к ней мужа, но еще не догадывалась обо всей жестокости его души. Неожиданные тяжелые и волнующие события привели ее к пониманию характера мужа и к разрыву с ним.

Давенанта-Гравелота, лежащего в тюремном лазарете, хотят спасти его друзья: контрабандисты и Стомадор, который когда-то подарил ему свою гостиницу. Они устанавливают отношения с тюрьмой; Давенант просит их разыскать в Покете своего бывшего покровителя Орта Галерана и известить его о своем тяжелом положении. Орт Галеран приезжает и принимает участие в попытке освободить Давенанта. Все друзья юноши с героическим самоотвержением роют подкоп к тюремному лазарету; спешат, работая до изнеможения, так как Давенант военным судом приговорен к смерти. Подкоп готов; спасители вошли в лазарет; но тут весь план рушится: Давенант в бреду, нога распухла, у юноши — заражение крови. Вынести же его через очень узкий подкоп невозможно. Давенант, не заботясь о спасении, бредит: «Должна прийти... одна женщина, узнавшая, что меня утром не будет в живых. Ей сказали. Неужели не лучшее из сердец способно решиться посетить мрачные стены, волнуемые страданием? Это сердце открылось, став на высоту великой милости, зная, что я никогда не испытал любящей руки, опущенной на горячую голову. Как мало! Как много! Неизвестно, как ее зовут, и я не вижу ее лица, но, когда вы уйдете, я увижу его. В этом — всё. Проклят тот, кто не испытал такого привета».

Стомадор решает во что бы то ни стало исполнить бредовую мечту умирающего. Бежит по улицам города, обращается к проходящим женщинам, прося их пойти с ним в тюрьму, но они пугаются его возбужденного вида и отказываются. Но вот идет Консуэло. Она возвращается домой с концерта, грустно думая о своих тяжелых отношениях с мужем. Стомадор бросается к ней, умоляя пойти с ним в тюрьму к невинному человеку, осужденному на смерть из-за подлости Ван-Конета. Стомадор не подозревает, что Консуэло жена Ван-Конета и рассказывает ей про поведение ее мужа. Передает ей и слова Давенанта: «Обратись к первой женщине, которую встретишь. Если она стара, она будет мне мать, если молода, — станет сестрой, если ребенок, — станет моей дочерью».

Консуэло проходит через подкоп к койке Давенанта. Ее появление приводит юношу в восторг. Но и он не подозревает, кто такая Консуэло, и потому на ее вопрос, правда ли то, что рассказал ей про Ван-Конета Стомадор, отвечает: «В присутствии своей любовницы, приятелей, проезжая с попойки к ничего не подозревающей о его похождениях невесте, о чем похвалялся, публично унижая ее, тут же за столом этот человек захотел оскорбить и грубо оскорбил одну проезжавшую женщину. Немало досталось от него и мне. Я ударил его во имя любви». Консуэло рыдает, потом овладевает собой и говорит: «Я — Консуэло Ван-Конет, жена Георга Ван-Конета, которая вас спасет. Я ухожу. Верьте мне».

Возвратясь домой, она говорит мужу обо всём, что узнала про него, и заявляет, что расходится с ним. Но он обязан тотчас же ехать к генералу Фельтону, от которого зависит отменить приговор. Ван-Конет требует денег; Консуэло обещает дать ему чек на большую сумму, как только Давенант будет вне опасности. Ван-Конет едет к генералу, бросается перед ним на колени, признается ему во всем. Давенанта отдают на поруки Консуэло, и она отвозит его в больницу к лучшему хирургу. Но уже поздно, юноша умирает.

После его смерти «Консуэло дала волю слезам, рыдая громко и безутешно, как ребенок... Она встала, утерла слезы и протянула руку Галерану, но тот привлек ее за плечи, как девочку, и поцеловал в лоб. «Что, милая? — сказал он. — Беззащитно сердце человеческое?! А защищенное — оно лишено света, и мало в нем горячих углей, не хватит даже, чтобы согреть руки. Укрепитесь, уезжайте в Гертон и ждите. Тишина опять явится к вам»».

Только внимательно и спокойно перечитав роман и пережив его вместе с автором, я поняла, что хотел выразить Александр Степанович. Он изобразил себя в трех лицах: положительное его начало, — А.С. Грин, — выявлено в молодом Тиррее Давенанте и в зрелом Орте Галеране; его отрицательное лицо, — Гриневский, — очень сгущенными красками дано в Ван-Конете. И как я могла подумать, что Александр Степанович вывел себя всецело в Ван-Конете, а меня в Консуэло? Ослепила обида. Много черт Ван-Конета было в Александре Степановиче, но никого он в тюрьму не сажал. Поразило при первом чтении, что Ван-Конет говорит Консуэло: «Я никогда не любил вас». Но ведь мне-то этого он не говорил! Укололо, что, когда Консуэло уходит от мужа, он ночью же звонит своей возлюбленной, радостно извещая ее об уходе жены и прочее. Но разве Ван-Конет знакомится в тюрьме с Консуэло? Нет, в тюрьме находится Давенант, положительное лицо Грина. Это ведь он просит привести к нему женщину, которая станет для него матерью, сестрой или дочерью. Не так ли писал мне и Александр Степанович, уезжая в ссылку? Разница была лишь в том, что вместо «сестры» стояла «жена». Разве Ван-Конет называет Консуэло «Утешением», как называл меня в добрые минуты Александр Степанович? Нет, так называет ее опять же Давенант. А кто утешает Консуэло, когда она должна была уйти от Ван-Конета? Это — Орт Галеран, игрок, мечтатель, одинокий чудак. И как нежно он это делает: «Что, милая? Беззащитно сердце человеческое?»

«Дорога никуда» позволяет нам понять и другой рассказ А.С. Грина — «Брак Августа Эсборна».⁷ Не знаю, как другим читателям, но мне было совершенно непонятно поведение героя. Автор только рассказывает о нем, но объяснения не дает.

Август Эсборн женится по любви на бедной девушке, гувернантке. Пышно справляют свадьбу, так как Эсборн человек «состоятельный». «Когда молодые приехали из церкви и вошли в квартиру Эсборна, всем было ясно, что гости и родственники Эсборна присутствуют при начале одного из самых счастливых совместных путей, начинаемых мужчиной и женщиной... Выражение лица Алисы Эсборн и ее мужа определило настроение всех — это были две пары блаженных глаз с неудержимой улыбкой своего внутреннего мира». Но дальше мы читаем: «Когда ужин кончился и гости разъехались, Эсборн подошел к жене, посмотрел ей в глаза и, поцеловав руку, сказал, что выйдет из дому минут на десять для того, чтобы свежий воздух прогнал легкую головную боль». Дальше начинается непонятное. Август не возвращается к жене, покидает ее. «В эту ужасную ночь Алиса похоронила свои мечты, мужа и свежесть ожидания счастливой душевной теплоты. Ее мозг получил сильное сотрясение. Еще два дня она ждала Эсборна, но утром третьего дня в ней как бы оборвался со страшной высоты последний камень, держась за который и изнемогая висела она над внезапной пустотой всего и во всем.

Она заболела, и ее, согласно ее желанию, перевезли в ее прежнюю комнату, в тот дом, где она служила гувернанткой. Хозяева приняли в ее судьбе исключительное участие... Прошел год, другой. С нею встретился человек, которого тронула ее история, полюбил ее и стал ее мужем».

Тем временем Август Эсборн переехал в отдаленную часть города, занялся другим делом и переменил имя. «Джон Тернер, заместивший его, вошел в жизнь и жил, как все». Этот человек продолжал следить за Алисой, узнавая обо всех подробностях ее жизни через агентов сыска и переживая их с нею. «Так шло и прошло одиннадцать лет. На двенадцатом году безвестия Эсборн узнал, что Ренгольд (т. е. муж Алисы. — В.К.) уехал на шесть месяцев в Индию, и у него противу всех душевных запретов стало нарастать желание увидеть Алису». Эсборн едет к ней, происходит тягостное свидание. Алиса говорит: «Благодарю вас, что вы пришли. Все эти годы... — упав в кресло, она быстро, навзрыд заплакала и договорила, — все годы я думала о самом ужасном. Но не сейчас. Уйдите и напишите, — о! мне так тяжело, Август!» — «Я уйду, — сказал Эсборн. — Там, в моем дневнике... Я писал каждый день... Может быть, вы поймете...»

Его сердце не выдержало этой страшной минуты».

На этом кончается рассказ, поразивший меня непонятностью поведения героя; да и конец его показался мне неправдоподобным. В «Дороге никуда» Грин дает объяснение этих иррациональных переживаний.

Франк Давенант, отец Тиррея, объясняет свой уход от жены и сына, которых бросил на произвол судьбы, якобы желанием разбогатеть. Но он говорит так только потому, что подлинного мотива его ухода шестнадцатилетний Давенант, его сын, не мог бы понять. Этот мотив объясняется автором: «Франк ушел из болезненного желания доказать самому себе, что может уйти. Такое извращение душевной энергии свойственно слабым людям и трусам, подчас отчаянно храбрым от презрения к собственной трусости. Так бросаются в пропасть, так изменяют, так совершаются дикие, роковые шаги. Это самомучительство, не лишенное горькой поэзии слов: «пропавший без вести», — началось у Франка единственно головным путем... Всё же ему пришлось сделать громадное усилие, чтобы решиться уйти с маленьким саквояжем навстречу пустоте и раскаянию, при том единственном утешении, что он может теперь созерцать трагический колорит этого, по существу низкого поступка».

Подобное «самомучительство» было свойственно до некоторой степени и самому Александру Степановичу.

Примечания

1. ...своим резким письмом... — Имеется в виду письмо В. Калицкой от 28 мая 1930 г.

2. «...от разности характеров и незнания жизни». — Дата письма Н. Грин не установлена.

3. «...Ваше сердце мало знало...» — Цитата из письма Н. Грин от 8 мая 1932 г.

4. ...консоме... — Крепкий бульон из мяса или дичи.

5. ...тартинки... — Тартинка — тонкий ломоть хлеба, намазанный маслом; маленький бутерброд.

6. ...капельдинеры... — Билетеры, служащие в театральном или концертном зале, проверяющие у посетителей билеты, указывающие места и наблюдающие за порядком.

7. ...«Брак Августа Эсборна». — Рассказ. Впервые опубл.: Красная нива, 1926, № 13. С. 4—6.