На правах рекламы:

• YEEZY BOOST 350 V2 . Yeezy Boost 350 V2 по праву может считаться самой популярной моделью среди Yeezy. Многообразие расцветок и лимитированный характер моделей, делают Yeezy Boost 350 V2 желанными для всех любителей эксклюзивной обуви. Первая модель линейки V2 была выпущена в сентябре 2016 года, дроп которой составил всего 28000 пар.

Третий брак Грина и переезд в Крым (1921—1924)

В начале марта 1921 года Александр Степанович Грин предложил Нине Николаевне стать его женой. Она понимала, что никакого глубокого чувства к ней писатель не испытывает и все еще встревожен неразделенным порывом к Алонкиной, но рассуждала так: «Я согласилась. Не потому, что любила его в то время, а потому, что чувствовала себя безмерно усталой и одинокой, мне нужен был защитник, опора души моей. Александр Степанович — немолодой, несколько старинно-церемонный, немного суровый, как мне казалось, похожий в своем черном сюртуке на пастора, соответствовал моему представлению о защитнике. Кроме того, мне очень нравились его рассказы, и в глубине души лежали его простые и нежные стихи».

Несмотря на то, что когда Грин и Нина Короткова поженились, между ними не было сильных чувств, вскоре в их отношениях чудесным образом стала сначала зарождаться, а потом и расцветать любовь. «Мы вскоре поженились, и с первых же дней я увидела, что он завоевывает мое сердце. Изящные нежность и тепло встречали и окружали меня, когда я приезжала к нему в Дом искусств».

«Он не однажды вспоминал ту минуту, когда мы с ним впервые остались вдвоем и я, лежа рядом, стала обертывать и закрывать его одеялом с той стороны, которая была не рядом со мной. "Я, — говорил Александр Степанович, — вдруг почувствовал, что благодарная нежность заполнила все мое существо, я закрыл глаза, чтобы сдержать неожиданно подступавшие слезы, и подумал: Бог мой, дай мне силы сберечь ее..."».

В мае 1921 года он писал ей: «Я счастлив, Ниночка, как только можно быть счастливым на земле... Милая моя, ты так скоро успела развести в моем сердце свой хорошенький садик, с синими, голубыми и лиловыми цветочками. Люблю тебя больше жизни». «Алые паруса» Грин заканчивал, будучи уже женат на Нине Николаевне. Именно ей он посвятил свое самое романтичное произведение.

Но делить свою жизнь с Грином было невероятно тяжело. Судя по письмам и воспоминаниям Нины Николаевны, в нем преобладали крайности, и никогда — середина. Рядом с ним не могло было просто спокойно — либо очень хорошо, либо очень плохо. «Екатерина Александровна Бибергаль так не захотела, Вера Павловна Абрамова не смогла, Мария Владиславовна Долидзе, вероятно, просто ничего не поняла, Мария Сергеевна Алонкина не приняла всерьез, Нина Николаевна Короткова и захотела, и увидела, и смогла, и приняла». Трудное счастье быть женой любого писателя — но того, что выпало на долю Нины Грин, не доводилось переживать, пожалуй, никому из писательских жен.

Сразу после бракосочетания 20 мая 1921 года Грин без особого сожаления покинул Дом искусств на Мойке и 11 июня поселился с Ниной Николаевной на Пантелеймоновской улице в доме 11. Так началась их общая жизнь, которой им было отмерено 11 лет.

Все лето 1921 года Грин и Нина Николаевна прожили в загородном местечке Токсово, где за пуд соли и десять коробков спичек их впустил к себе в дом деревенский староста, финн с русским именем Иван Фомич. Каждый день они вставали на заре, ловили рыбу в озере под названием Кривой нож и приносили домой полную корзину окуней, плотвы, лещей, собирали грибы и ягоду, сушили, мочили, мариновали, солили. Иногда к ним приезжали из Петрограда соседи по «Диску» Пяст и Шкловские. В Токсове Грин заканчивал «Алые паруса» и начал свой первый роман «Алголь — звезда двойная» о петроградской разрухе, роман, который так и не был дописан.

Зимой 1921/22 года жили трудно, как и все, квартира была грязная и холодная. От голода спасал академический паек, и иногда Грин отправлялся на толкучку Александровского или Кузнечного рынков, где можно было обменять часть продуктов на мыло и спички. Но порой и пайка не хватало, чтобы обогреть огромную комнату, и дрова приходилось воровать. Позднее все это отразится в его рассказах: «Дрова... в те времена многие ходили на чердаки, — я тоже ходил, гуляя в косой полутьме крыш с чувством вора, слушая, как гудит по трубам ветер, и рассматривая в выбитом слуховом окне бледное пятно неба, сеющее на мусор снежинки. Я находил здесь щепки, оставшиеся от рубки стропил, старые оконные рамы, развалившиеся карнизы и нес это ночью к себе в подвал, прислушиваясь на площадках, не загремит ли дверной крюк, выпуская запоздавшего посетителя».

В своих воспоминаниях Нина Николаевна говорила: «На Пантелеймоновской мы прожили до февраля 1922 года. Жилось по тогдашним временам материально скудновато, но, Бог мой, как бесконечно хорошо душевно. В ту зиму Грин еще не пил, наши души слились неразрывно и нежно. Я — младшая и не очень опытная в жизни, не умеющая въедаться в нее, в ее бытовую сущность, чувствовала себя как жена Александра Степановича, его дитя и иногда его мать».

Потом стало легче. Если в 1920 году Грин не опубликовал ни строчки, а в 1921-м — всего два рассказа, то уже год спустя, с началом нэпа стали образовываться частные издательства, и у Грина вышло сразу несколько рассказов, которые вошли в его первую послереволюционную книгу «Белый огонь». Это позволило им оставить квартиру на Пантелеймоновской, где замерзли канализационные трубы, и переехать на 2-ю Рождественскую улицу к интеллигентной старушке, имевшей отношение к Дому литераторов.

«Комната была маленькая, скудно обставленная — «студенческая», грязноватая, на пятом этаже, но зато светлая, с окном-фонарем на улицу. Переезд был несложен. Взяли у дворника салазки, в два фанерных ящика сложили наше имущество, а сверху положили большой портрет Веры Павловны. Александр Степанович вез салазки, я толкала их сзади. С этим отрезком жизни, сблизившим нас на будущее, трудном в бытовом отношении, но таким светло-душевным, было покончено».

В мае 1923 года на экраны вышел художественный фильм «Поединок», снятый по раннему рассказу Грина «Жизнь Гнора». Грин об этом ничего не знал и, по воспоминаниям Нины Николаевны, однажды увидел большую афишу, где упоминалось его имя. «Вот чудеса-то! — воскликнул Александр Степанович. — Без меня меня женили. Интересно. Пойдем посмотрим. И какой ведь хороший, именно для кино рассказ выбран». Это до просмотра. А вот что было после: «Как оплеванные, молча, мы вышли из кино. Грина никто не знал, а ему казалось, что все выходящие из кино, смотря на него, думали: "Вот этот человек написал длинную повесть, которую противно смотреть"».

В начале двадцатых годов Грин написал свой первый роман «Блистающий мир», где главным персонажем стал летающий человек. «Блистающий мир» — книга не столь очевидная, как «Алые паруса», и не слишком простая для толкования, но из всех романов Грина — пожалуй, самая интересная и наиболее насыщенная литературными ассоциациями. Весной 1923 года роман «Блистающий мир» был напечатан в «Красной ниве».

На полученный гонорар Грин закатил пир на пятьдесят с лишним персон. Один из участников банкета писал: «Он сделал поистине грандиозное угощение. По тем временам, когда только-только прошел голод, хлеб давали еще по карточкам, это произвело прямо-таки ошеломляющее впечатление. Был снят целый зал ресторана и приглашено более полусотни гостей. Самые изысканные закуски и блюда сменялись на столе. Дорогие вина, сохранившиеся невесть как еще с дореволюционных времен, вызывали общее удивление...»

По воспоминаниям Нины Николаевны Грин, Александр Степанович привез домой множество бумажных ассигнаций, хранить которые смысла не было, потому что из-за инфляции через месяц они могли обесцениться. Вера Павловна Калицкая, неизменный советчик молодой пары, сама жившая в ту пору весьма обеспеченно благодаря успешному замужеству, посоветовала обменять ассигнации на золотые пятирублевки на «черной бирже», которая располагалась на Васильевском острове.

Они накрыли стол белой скатертью, разложили деньги полукругом, и Грин предложил жене «сделать из "Блистающего мира" не комоды и кресла, а веселое путешествие». «Не будем думать о далеких завтрашних днях и сегодняшних нуждах, а весело и просто поедем в Крым. Ты никогда не была там, а я был и люблю его. Едем в Крым и, пока не истратим всего этого блеска, не вернемся».

В мае 1923 года они отправились в Крым. Ехали в мягком вагоне, жили в дорогом частном пансионе, которые как раз с началом нэпа стали возрождаться в Крыму, расплачивались своими золотыми, были в Севастополе, Балаклаве, Ялте; Грин с удовольствием показывал молодой жене места своей юности — Графскую пристань, где его арестовали, севастопольский базар, возил северянку на водопад Учан-Су, в Ливадию и Алупку и только тюрьму, в которой просидел два года, смотреть не захотел.

«Долго бродили по городу, смотрели на него и удивлялись — что в этом цветущем белом городе, легко взбегающем на прибрежные кручи, дает такое сильное впечатление? Все ли пережитое им, но не обугрюмившее его лица; улыбка ли мудрости и простоты, лежащая на нем», — вспоминала Нина Николаевна много лет спустя.

После возвращения из Крыма в Петроград Грины переехали на новую квартиру и вместе сделали в ней ремонт. Сами ходили покупать обои, стекла, дверные ручки, краски. Грин выбирал цвета обоев с той же придирчивостью, с какой Грэй — шелк парусов для Ассоль. «Для своей комнаты серебристо-серые обои, блестящие, без отчетливого рисунка, и широкий бордюр в темно-синих орнаментах, такие же гладкие светлые маме и в столовую, только бордюры разные, а мне он выбрал белые в широкую голубую полоску, — с удовольствием вспоминала Нина Николаевна эти подробности тридцать лет спустя. — Тут я впервые увидела, что Грин живописно хозяйственен».

Казалось бы, вот оно, счастье, пусть даже с легким привкусом мещанства, но Грину это благополучие не мешало и охоты писать не отбивало. Скорее наоборот. «1922—1924 годы были наиболее плодотворны в творчестве Грина. Я считаю с 1921 года, года нашей женитьбы, так как манеры Александра Степановича работать в молодые годы я не знала, но он сам о себе молодом говорил: "Я был заряжен темами, сюжетами, образами, словами, мог писать много и часто". Такого Александра Степановича я уже не знала. В нем уже не было пожара, треска, неожиданности. Пламя творчества горело ровно, сильно и спокойно. Иногда даже как бы физически ощутимо для меня. В эти годы Александра Степановича любезно встречали в редакциях и издательствах. Мы пользовались плодами этого хорошего отношения, жили покойно и сыто...»

Но в то же время спокойной семейную жизнь Гринов было назвать сложно. В августе 1923 года в стране отменили сухой закон. Писатель вновь начал пить. Нина Николаевна вспоминала: «Начало года, появилась водка. А. С. снова стал пить. Маленькая записка лиловым карандашом зовет меня в ресторан на углу Невского и Владим. проспекта, где А.С. был с М.Л. Слонимским. А. С. был пьяненький».

Чем больше было денег, тем круче, с дореволюционным размахом пил Грин. Вот воспоминания его товарища, писателя Дмитрия Шепеленко, о котором Нина Николаевна Грин писала: «Был около Александра Степановича молодой в то время человек Шепеленко Дмитрий Иванович. Он где-то работал, трудно жил и для души своей написал и издал крошечную книжечку "Прозрения" — что-то ультра-философски литературное с претензиями. Александр Степанович был к нему расположен, любил его ядовитые рассуждения, бывал у него частенько; видимо иногда это бывало его выпивальной штаб-квартирой».

Эту штаб-квартиру Дмитрий Иванович и описывал: «Пробуждение. Утром чуть свет опять за водкой. Кооператив у меня напротив. Высокий, всклокоченный, тощий, с бутылкой белоголовки в левой руке и непостижимым бредом в голове Грин. Светлое майское утро блаженствует за окном. Воробьи чирикают на решетке балкона, обсуждая меню завтрака.

— Птички чирикали, как чайные ложечки, — растерянно бормочет А.С. Грин, поглядывая на растрепанных непричесанных воробьев удивленным, смущенным взглядом.

Опустошив бутылку и причесавшись зубной щеткой, Грин стал спокойно пить чай и всячески убеждать меня не забывать прежде всего кормить птиц».

В мае 1924 года Грины переехали в Крым. Причин для переезда было несколько. В Крыму жизнь была дешевле, а главное, уехали потому, что Нина Грин хотела уберечь мужа от петроградского пьянства, и переезд их был не чем иным, как бегством. «Александр Степанович начал втягиваться в богемскую компанию, и это привело нас к переезду на юг...» — вот и все, что было написано об этом в опубликованных в 1972 году мемуарах Нины Николаевны Грин.

Нина Николаевна Грин. 1920-е гг.

Нина и Александр Грин. Севастополь, 29 мая 1923 г.

Грин. Севастополь. 1923 г.

Мария Сергеевна Алонкина. Крым. 1923 г.