Свадьба для проститутки
Один из близких друзей Александра Грина Николай Вержбицкий в своих воспоминаниях рассказывал о необычной свадьбе, которая состоялась в Петербурге в начале 1910-х годов:
«Еще до первой мировой войны, живя в Петербурге, Грин иногда проделывал такую вещь. Придя поздно вечером в Купеческий клуб на Фонтанке, где его хорошо знали швейцары и гардеробщики, он просил вызвать из игорной залы Якова Адольфовича Бронштейна.
Яков Адольфович, или, как его все в Петербурге звали, "дядя Яша", был инженер-химик, обаятельный, богемистый, с очень широкой душой человек, покровитель театральной и литературной молодежи, сам — талантливый чтец и импровизатор, — по-крупному играл в карты.
Бронштейн спускался в швейцарскую. Грин вручал ему пять рублей или даже трешницу и удалялся ждать в тот темный угол гардеробной, где стоял огромный клеенчатый диван с продавленным сиденьем.
Бронштейн полученную "мазу" присоединял к сумме, которую сам закладывал в очередной банк, и шла игра. В большинстве случаев банк срывали. Дяде Яше чертовски не везло. Будучи, как все игроки, суеверным, он приписывал свое невезенье тому, что принимал "мазу". Однажды он так и сказал Грину:
— Больше мне своих трешек не приноси, иначе я пойду по миру!
В описываемый день Грин все же уговорил его в последний раз принять деньги и вручил помятую пятирублевку. Это были его последние деньги, — на завтра не был обеспечен даже двадцатипятикопеечный обед в студенческой столовой. Яков Адольфович, морщась, сунул кредитку в карман, и безнадежно махнув рукой, отправился наверх, в игорную. Александр Степанович ждал его очень долго.
В пять часов утра дядя Яша усталой походкой медленно спустился с лестницы. Он еле стоял на ногах. Лицо у него было бледное, волосы взъерошены, лоб в поту, сюртук перепачкан мелом. В руках он держал бутылку шампанского. В изнеможении упав в кресло, он жестом попросил швейцара откупорить бутылку и налить в стаканы. А придя немного в себя, начал выволакивать из карманов деньги. Они горой выросли на диване перед изумленным Грином. Подсчитали. Оказалась громадная сумма в несколько тысяч.
— Я бил, не снимая, девять рук! — не переводя дыхания, заявил дядя Яша. — Понимаешь, девять рук!.. За эти три часа у меня на голове вылезла половина волос!.. Возьми свои девятьсот рублей, а остальное помоги мне довезти до дому. Обрадую жену...
На этом событие не кончилось. Самое удивительное было впереди.
Отвезя деньги на Гороховую улицу, товарищи по удаче, не думая о сне, поехали в знакомую ночную чайную, где собиралась всякая "мелкая" публика, в том числе проститутки среднего и низшего ранга. К последним Яков Адольфович питал очень трогательное чувство весьма сложного содержания — что-то вроде отеческого покровительства, смешанного с глубокой жалостью к этим ни в чем не повинным "жертвам общественного темперамента", как их тогда называли.
Когда они явились, в чайной всем сразу стало известно, что дядя Яша и писатель Александр Степанович Грин решили устроить богатую, как у порядочных, свадьбу для одной очень бедной, некрасивой и неудачливой проститутки по прозвищу Манька-Суматоха. Ее брал в жены коридорный из меблированных комнат "Лиссабон" Ваня Анфилов. Брал по любви.
И свадьба действительно состоялась.
Все было как полагается, вплоть до торжественного обряда бракосочетании, во время которого в Вознесенской церкви, в самом центре столицы, на Невском проспекте, пели знаменитые певчие из Александро-Невской лавры. Огромная церковь была набита битком и такой публикой, которая обычно никогда в храмы не заглядывала — разношерстными представителями петербургского "дна", жителями столичных трущоб. Поп только косился на этих затасканных, подозрительного вида людей с испитыми лицами, но обряд совершал благообразно, в соответствии с солидной суммой, полученной от устроителей свадьбы.
Брачный пир состоялся не где-нибудь в кухмистерской, а в большом трактире второго разряда на Боровой улице под названием — "У Липатыча". Ивану Липатовичу, хозяину трактира, была выдана сумма, достаточная для того, чтобы накормить и напоить сто человек.
Эти сто человек состояли главным образом из так называемых "бывших людей", по той или иной причине свихнувшихся на жизненном пути. Были здесь и проститутки, и люди различных темных профессий, и просто нищие. Всем было предоставлено право требовать кушанья и напитки, перечисленные в обширном меню. Блюда подавали официанты во фраках и в белых перчатках. На улице, у дверей трактира, стояли двое городовых, назначенных сюда для соблюдения порядка и для того, чтобы не пускать постороннюю, то есть "чистую" публику. Городовых назначил, после специального собеседования с дядей Яшей, сам пристав полицейского участка, весьма заинтересовавшийся этой невиданной свадьбой.
Жених и невеста сидели во главе длиннейшего стола. Невеста была в белом газовом платье, которое выбрал для нее Грин. Рядом с прибором невесты стоял большой букет из флердоранжей — символ девственности. Жених был в новом фраке с галунами и большими медными пуговицами, на которых стояла буква "Л" ("Лиссабон"). Пировали долго. Ели, пили, пели и танцевали бальные танцы — падепатинер и польку "Трам-блям". Четыре баяниста играли по очереди, без перерыва. Блатная публика и девицы «легкого поведения» попросили разрешения спеть хором "Щеголяй!". И они вместе с новобрачными залихватски спели эту песню под грохот двух сотен каблуков.
Девки стукнули ногами!
Щеголяй, Ваня, щеголяй!
Ширмачи, гуляйте с нами!
Щеголяй, Маня, щеголяй!
Девки хлопнули в ладоши!
Щеголяй, Ваня, щеголяй!
Пареньки будут хороши!
Щеголяй, Маня, щеголяй!
Устроители свадьбы были назначены посаженными отцами, сидели на почетном месте, к ним подходили чокаться, в их честь пели только что подхваченное из "Живого трупа" цыганское:
С вашим-да покровительством
Мы не пропадем,
Весело и звонко
Время проведем!..
Никому и в голову не приходило, что вся эта затея устроена понарошку. Но вместе с тем все, безусловно, понимали, что это сделано неспроста, а в пику богатым и самодовольным людям, хозяевам жизни, которые чванно полагали, что только они достойны веселиться на "жизненном пиру".
Стоит ли говорить, что здесь, на этой развеселой свадьбе париев, невозможно было заметить и тени той тупоумной заносчивости, которой отличались пиры аристократов, буржуазии и подражавшей им состоятельной интеллигенции.
Могу также засвидетельствовать как участник и одни из организаторов этого торжества, что (хотя для употребления спиртных напитков не ставилось никаких пределов) все до самого конца шло очень прилично. Тут надо было отдать должное величайшему такту и распорядительности самого Липатыча и его помощников из администрации трактира. Если кто-нибудь "позволял" себе лишнее, эти простые люди находили нужные слова и сами уводили гостя, напоминая ему при этом:
— Имей уважение! Ты не с фрайерами сидишь, а с писателями!»