Отношение Грина к детям

Своих детей у Александра Грина не было, а о том, как он вообще относился к детям, рассказывала Нина Николаевна в своих воспоминаниях.

«В самом Александре Степановиче, замкнутом, одиноком, внешне суровом человеке, при близости с ним иногда мелькало что-то детское. Детей он любил по-своему, не сюсюкая. Малютки, которых он называл "лепестками", "грибками", всегда привлекали его внимание.

Он жал им лапки, как взрослым. Разговаривал с ними, как с равными, никогда не ахал и не удивлялся им, как Эгль в "Алых парусах". Говорил: "Люблю их душевную невинность и естественность, но не люблю замечать их будущую взрослую сущность, а у иных это очень рано проявляется". И тогда отворачивался от них.

Дети типа Ассоль или Тома из "Гнева отца" влекли его к себе как равные его бывшему детскому существу. Сопленосый, оборванный замазуля часто привлекал его доброе внимание. В 1924—1925-м годах в Феодосии было много беспризорников, ютились они в подвале разрушенного дома недалеко от нас, и у Грина были с некоторыми из них теплые отношения.

"При всей их внешней взрослости, сколько в этих несчастных птенцах настоящего, хорошего детского. И сколько детского такта! Диву даешься, разговаривая с ними. Много хорошего, несправедливо обиженного в их детских душах. Даст ли жизнь им возможность стряхнуть с себя то уродливое, что привила им беспризорность?" — говаривал Александр Степанович. Когда теперь некоторые "ахают": "Как Грин относился к детям!" — мне делается скучно: при жизни его никто не обращал внимания, как он относился к женщинам, детям, природе, чести и многим истинно прекрасным вещам...»

Летом 1926 года в Феодосию к Гринам приехал погостить девятилетний мальчик Лева, племянник Нины Николаевны. Александр Степанович за время, которое мальчик провел у них, сильно к нему привязался. Нина Николаевна вспоминала: «Они были неразлучными друзьями — малый и большой. Александр Степанович баловал Леву как мог. "Давай, Нинуша, попросим у Кости Леву нам в сыновья. Мать у него легкомысленная, Костя с утра до ночи поглощен работой, ему не до мальчика. А нам в доме славно будет от такого хорошего карапузика"».

В одну из поездок в Москву они взяли Леву с собой. Александр Степанович часто гулял с ним. Но после одной из таких прогулок он вернулся расстроенный. «...Возвращается Александр Степанович с Левой после прогулки очень мрачный. Левушка смотрит смущенно и виновато. Думаю, что мальчуган напроказил. Спрашиваю Александра Степановича, но он неразговорчив, словно чем-то удручен; говорит мне: "Потом, Нинуша, расскажу". Когда осталась наедине с Левой, спрашиваю его: "Что ты, малыш, небедокурил? Рассказывай". — „Да нет, тетя Нина, я вел себя хорошо. Только в трамвае вдруг дядя Саша стал бледный, бледный и перестал со мной разговаривать. Я боялся, что он рассердился". — "А на что же он мог рассердиться?" — "Не знаю"».

Вечером Грин все же признался жене, в чем было дело: «Разъезжая с Левой, я несколько раз оставлял его на бульваре, а сам заходил в ресторанчики или пивные выпить, немного выпить. Побывали снова в зоопарке, едем в трамвае домой. Лева весело болтает и вдруг просит меня наклониться к нему, обнимает за шею и говорит шепотом на ухо: "Дядя Саша, от вас водочкой сильно пахнет. Тетя Нина будет обижаться". Меня как камнем по сердцу ударило. Думаю — вот тебе, Саша, и судья. Маленький судья. Нинуша, не возьмем Леву. Ты была права».