Жизнь с моллюсками

Об этом ярче всего — в повести «Далекий путь» (1913).

В двух словах напомню ее сюжет.

Русский путешественник в Южной Америке останавливается на ночлег в небольшой гостинице в Андах. Среди пастухов и пеонов, одетых в пестрые пончо и сомбреро (или как пишет Грин «в широкополых зонтиках-шляпах») он случайно замечает постояльца, который не похож на местных.

Выясняется, что он тоже — русский.

Рассказчик пытается его разговорить и тот нехотя откровенничает. Оказывается — он жил в провинциальном городке и служил чиновником.

«...я заметил, что монотонный шелест бумаги и скрип перьев, постепенно согласуя звуки и паузы, сливаются в заунывную мелодию, напоминающую татарскую песню или те неуловимые, но гармонические мотивы, которыми так богат рельсовый путь под колесами идущего поезда».

<...>

Когда я спросил себя в первый раз — «что я такое — животное или человек?» — меня охватил ужас.

Моя жизнь протекала в сфере однообразия — ее следовало сделать разнообразной и пестрой. Я жил принудительными занятиями. ...Вместо унылого сожительства с нелюбимой семьей я хотел милого одиночества или такого напряжения страстной любви, когда немыслимо бодрствовать без любимого человека. Общество, доступное мне, состояло из людей-моллюсков, косных, косноязычных, серых и трусливых мужчин; их всех радостно променял бы я на одного, с неожиданными поступками и речами и психологией, столь отличной от знакомых моих, даже соотечественников, как юг разен северу.