А.Ф. Галимуллина. «Гриновские традиции в творчестве В.П. Крапивина»

Творчество В.П. Крапивина в основном адресовано детям. Он автор более 300 литературных произведений, многие из которых экранизированы («Мальчик со шпагой», «Колыбельная для брата» и др.). В 2014 году писатель стал первым лауреатом Государственной премии РФ в области литературы и искусства за произведения для детей и юношества с формулировкой: «за вклад в развитие литературы и поэтическое воспитание».

Многие произведения В.П. Крапивина могут быть интересны не только читателям-детям, но и взрослым. В частности, рассказы и повести из цикла «Шестая Бастионная. Рассказы и повести об улицах детства» (1979—2002) [1].

В них аккумулируется весь комплекс тем и проблем, характерный для творчества В.П. Крапивина: нравственное и духовное формирование подростка, проблема противостояния добра и зла в ребенке и в его окружении, взаимоотношения взрослых и детей.

В рассказах и повестях данного цикла, написанных на протяжении двадцати лет, органично сочетаются художественное, документальное, автобиографическое, что позволяет ввести читателя в творческую лабораторию писателя. Например, в рассказе «Путешествие по старым тетрадям» с большой долей самоиронии представлен процесс создания художественного произведения. Напомним, что автору романа «Остров Привидения» было чуть больше семи лет. В рассказе «Мокрые цветы» узнаем, что этот рассказ был написан в 1981 году и подарен матери на 8 Марта.

В рассказе «Мокрые цветы», обращаясь к типичной для его творчества теме Севастополя, морской романтики, В.П. Крапивин вспоминает о своем первом знакомстве с творчеством А.С. Грина. Писатель приходит к этой теме естественно, органично. В этом рассказе как бы переплелись все темы творчества В.П. Крапивина. Начинается рассказ с воспоминания о праздновании 9 мая 1984 года в Севастополе с традиционным салютом. С признания в любви к этому славному городу: «Севастополь в самой своей сути. Вся его стальная мощь и южная ласковость, вся суровость крепости и радость моря с его тайнами, парусами и зовом в дальние плавания, который хоть раз в жизни касается каждого из нас...» [1. С. 234 235].

Эта тема органично переплетается с покупкой мокрых южных сиреней. Сирень соединяет в рассказе Севастополь, Урал, Свердловск (ныне Екатеринбург. — А.Г.), где похоронена мать писателя, и на ее могилу, утопавшую 9 мая в снегу, «я положил пахнущие неудержимой весной цветы на эту хвою с травинками и прямо на снег...» [1. С. 235].

Ассоциативный ряд: 9 мая — Севастополь — Мама — Весна — Цветы — позволяет автору перейти к главной теме рассказа — к творчеству Александра Грина.

В.П. Крапивин уверен, что каждый читатель хорошо знает творчество писателя-романтика, поэтому сравнивает скорое наступление весны в Тюмени с гриновским описанием: «...А через три дня опять началась весна, стремительная весна, какая бывает лишь в кино и сказках. Ударило солнце, ослепительные, не успевшие закоптиться сугробы осели. Прогремели ручьи бурно ринулась из влажной земли трава, полопались почки. Пришли дни сверкающие, безоблачные, с запахом весенней влаги и зелени. Эта весна — как в песне из любимого моего рассказа "Вокруг света" Александра Грина. Когда-то в юности я придумал мотив к этой песне.

В Зурбагане, горной, дикой, удивительной стране,
Я и ты, обнявшись крепко, рады бешеной весне,
Там весна приходит сразу, не томя озябших душ,
В два-три дня установляя благодать, тепло и сушь.
Там, в реках и водопадах, славно взрывом, сносит лед,
Синим пламенем разлива в реки дышащие бьет.
Там ручьи несутся шумно, ошалев от пестроты;
Почки лопаются звонко, загораются цветы...
Я вспоминаю Грина и мысленно возвращаюсь в Севастополь» [1. С. 236].

Таким образом, в сознании В.П. Крапивина-писателя А. Грин неразрывно связан с морем, с Севастополем.

Далее автор лаконично поясняет свою мысль некоторыми деталями из биографии А.С. Грина (рассказами об аресте будущего писателя, неудачной попытке побега). В авторской оценке творчества А.С. Грина мы находим ответ о том, что же близко В.П. Крапивину у литературного предшественника: «Грин любил этот город. Кто знает книги Грина, тот помнит и его слова, что "некоторые оттенки Севастополя вошли в мои города". К.Г. Паустовский же уверял, что дело не в "оттенках", что гриновский волшебный Зурбаган почти целиком списан с Севастополя. И я уверен, что К.Г. Паустовский прав. По крайней мере, мне казалось не раз, что я в Зурбагане, когда бродил по запутанным улочкам и тропам Аполлоновки и Артиллерийской слободки. Я ходил здесь вместе со старым ворчливым капитаном Дюком, лоцманом Битт-Боем, доверчивой девочкой Ассоль и маленьким сыном капитана Томом Берингом, который так ждал отца...» [1. С. 236].

Такое развернутое вступление, соединяющее в один ассоциативный ряд воспоминаний Севастополь — А. Грина — Урал (Свердловск) — Тюмень — позволяет расширить хронотоп гриновской романтики. В центре повествования — рассказ о том, как автобиографический герой впервые познакомился с произведениями А. Грина.

Рассказ «Мокрые цветы» делится на несколько частей со своими микротемами: 1. Январь 1945 года (Тюмень) — тяжелая болезнь матери, образ дяди Бори, который научил семилетнего мальчика видеть необыкновенное в обыденном, рассказав об австралийских и мексиканских мальчиках. Эта часть заканчивается авторскими размышлениями, которые вновь возвращают читателя к А. Грину: «Я научился находить необычное в заросшем лопухами уголке двора и различать налет тайны или сказки на поломанном узоре старинного балкона. Это пристрастие (с точки зрения многих солидных людей, несерьезное, мальчишечье) я сохранил до сих пор и теперь уже не стесняюсь его. Без такого пристрастия не написал бы я ни одного самого чахлого рассказика. А в семнадцать лет оно помогло мне открыть для себя А. Грина и полюбить его с первых строк» [1. С. 254].

В.П. Крапивин формулирует два ведущих принципа в творчестве А. Грина, которые можно отнести и к характеристике творчества самого автора: «Говорят, у Грина было могучее воображение и он мог, взглянув на камешек или травинку, представить нездешние горы и джунгли. Безусловно, это так. Но не только это» [1. С. 254]. В.П. Крапивин выделяет в тексте слово «это» разрядкой, делая особый акцент на нем, в то же время эту фразу предваряет слово «говорят», которое указывает на «чужой текст», второй принцип сформулирован самим писателем и также, безусловно, характеризует и специфику его творчества: «Видеть необычное в самом простом, разглядеть тайну в обыденной вещи — это не значит приукрасить вещь и превратить ее в игрушку. Наоборот, это значит проникнуть в ее глубину, открыть ее сущность. Именно этим талантом обладал Грин» [1. С. 254].

Говоря о гриновских традициях в творчестве В.П. Крапивина, можно определить третий, существенный принцип творчества, который автор формулирует применительно к творчеству А.С. Грина: «О героизме Севастополя, о славе его флота пишут многие. И будут еще писать — эта тема бессмертна. Но войны были только в немногие годы, а Севастополь живет двести лет. И есть у него еще одна тема — его сказочность, его поэзия, его волшебное умение привязывать к себе людей. Об этом написано гораздо меньше. А. Грин сумел проникнуть в самую глубь севастопольской сказки, и так родились Зурбаган, Лисс и Сан-Риоль...» [1. С. 254].

В рассказе «Мокрые цветы» проявляются все особенности творчества В.П. Крапивина и цикла «Шестая бастионная. Рассказы и повести об улицах детства» (Крапивин В.П. Шестая бастионная. Рассказы и повести об улицах детства // Крапивин В.П. Собрание сочинений: в 9 т. Т. 1—2. Екатеринбург: Изд-во «91», 1992—1993). Писатель включает в цикл произведения, написанные ранее, дополняет их новыми подробностями из жизни прототипов своих литературных героев, своими размышлениями, впечатлениями от прочитанных книг, делится самыми сокровенными воспоминаниями об отце и матери, что создает ощущение доверительной и неторопливой беседы с читателем, иллюзию документальности повествования. Произведения пронизаны интертекстуальными связями. Так, в данном рассказе размышления о творческом кредо А.С. Грина предваряют эпизод о лете 1956 года, когда семнадцатилетний герой рассказа впервые познакомился с творчеством А.С. Грина: «В один из июльских дней я купил в киоске у вокзала темно-синюю книжку с корабликом. У кораблика были ярко-красные паруса. Из-за парусов я и взял книгу, имя автора мне, как ни странно, тогда ничего не говорило. Какой-то А.С. Грин. Я подумал, что это один из парусных капитанов, рассказывающий о дальних плаваниях. Такой же, как Лухманов, капитан "Товарища".

В книге оказались рассказы и роман "Бегущая по волнам". Я начал читать рассказ "Комендант порта"...

Что сейчас говорить о первом впечатлении: кто любит Грина, тот меня и так поймет. Кто к нему равнодушен, что ж... Его рассказы не для них, этот рассказ, честно говоря, тоже...» [1. С. 238].

В.П. Крапивин, назвав известное произведение А. Грина, не пересказывает его содержание, доверяя читателю, его начитанности, а, что важнее, передает эмоциональное состояние героя после чтения книги А. Грина: «Я встрепенулся. Надо было немного прийти в себя, иначе можно совсем свихнуться от сумбура мыслей и чувств, вызванных этой книжкой: от восторга и ясной печали после гриновских рассказов; от горького сожаления, что медики не разрешили поступать в мореходку; от зависти и грустного сознания, что, если когда-нибудь научусь писать рассказы и даже (вдруг и правда) напечатают мою книжку, все равно с такой силой мастерства писать я никогда не сумею...» [1. С. 238].

В рассказе В.П. Крапивина показывается, как чтение «Алых парусов» и других произведений А. Грина помогает герою преодолеть свой страх перед прыжком, когда четыре друга впервые в жизни решились прыгнуть с вышки: «...ясное ощущение, что нельзя быть трусом, когда есть такие книги, такие люди, как А. Грин, такие мальчишки, сняло с меня липкую боязнь, как неожиданный взмах ветра снял духоту» [1. С. 24].

К числу таких приемов, которые должны убедить читателя в достоверности произведений В.П. Крапивина, можно отнести подчеркнутую автобиографичность повествования: повести и рассказы данного цикла написаны от первого лица, в них излагаются факты из жизни самого писателя, его друзей и знакомых, как взрослых, так и детей и подростков. Мы узнаем о болезни и смерти матери писателя, о встрече с художником Евгением Пинаевым, о съемках фильма о юности А. Грина, о трудностях, связанных с детским клубом «Каравелла», об участии в похоронах К.Г. Паустовского и т. д.

В творчестве В.П. Крапивина автобиографичность повествования используется как художественный прием, позволяющий, во-первых, установить доверительный контакт с читателем, а во-вторых, по-новому осмыслить ранние рассказы писателя, включить их в современный творческий контекст.

Лейтмотивом цикла является любовь к морским путешествиям, к морю, знакомство с историей Севастополя и с маленькими и взрослыми его жителями. Следует отметить, что взрослые, как и в целом в творчестве В.П. Крапивина, появляются в рассказах и повестях только в контексте повествования. Это или родители, понимающие своих детей, не понимающие своих детей, учителя, равнодушные к детским играм, реже — интересующиеся детскими проблемами, мудрые наставники. Интересен в этом плане гендерный подход писателя в изображении взрослых: мужчины (отцы, дяди (дядя Боря из рассказа «Далеко-далеко от моря», моряки) чаще всего разделяют мальчишескую любовь к морю и приключениям, а женщины (мамы, учительницы) осторожны, не понимают увлечений маленьких героев, опасаются за их жизнь и здоровье, чаще наказывают за ребячьи провинности. Например, хотят, чтобы дети посещали музыкальную школу (как мама Альки и Саньки), а они мечтают о морских приключениях.

Севастополь предстает в цикле в разное время: прошлое (оборона Севастополя в середине XIX века, в Великую Отечественную войну, настоящее — 1960-е годы и через образы мальчишек-подростков предполагается оптимистическое будущее.

В рассказе «Сентябрьское утро» мы знакомимся с героем раннего рассказа В.П. Крапивина «Флаг отхода» — Ленькой. Воспоминания (или, вернее, — хорошая память) о своем далеком опыте жизни помогают автору строить равноправные отношения с современными подростками. Показателен эпизод знакомства автора с мальчиком, ставшим прототипом его будущего рассказа. Так, например, в этом рассказе автор помог Леньке замотать оторванную подошву ботинка проволокой. Две встречи с Ленькой в Севастополе остались в памяти автора, стали основой его рассказа. Приведем авторскую характеристику Леньки: «Он был первым человеком, с которым я познакомился в этом городе. Впрочем, была еще старушка, хозяйка комнаты, но она думала о квартирной плате, а Ленька был бескорыстен в стремлении разделить со мной свои радости.

Больше встретиться с Ленькой мне не пришлось. Но сейчас мне кажется, что я виделся с ним еще много-много раз. Потому что потом я встречал множество мальчишек, чем-то похожих на Леньку. Чем? Пожалуй, вот этой готовностью обрадовать другого человека. И еще — умением дружить. И любить свое море. И свой город...

Я их всегда считал своими товарищами, этих севастопольских мальчишек. Не только тех, с кем знаком давно и прочно. Даже тех, кто меня не знает» [1. С. 111—112]. Таким образом, характеристика Леньки приводит к обобщенному образу всех севастопольских мальчишек. И в других рассказах цикла автор дает галерею запоминающихся портретов севастопольских мальчишек. Некоторые из них стали героями нескольких произведений: Алька Вихрев («Алька», «Бастионы и форты», «Сандалик. Путь к Девятому бастиону»).

Севастополь изображен в цикле в сравнении с Тюменью, море — с сибирской рекой Турой: «Я люблю этот город. Разные у меня были в нем дни: были суровые, связанные с памятью о войне, с бедами и потерями; были пасмурные — с серыми дождями и неудачами. Но солнечных — больше» [1. С. 115].

Сравнения эти не противопоставляются друг другу. Они приводятся по принципу дополнительности: воспоминания о военном суровом детстве автора помогают ему острее ощущать радостные моменты современной жизни. Он, став взрослым, старается получить то, чего был лишен в детстве. Образ автора в цикле позволяет сделать повествование единым, соединив настоящее и прошлое, различные истории в единое повествование: «А еще эта улочка (в Севастополе. — А.Г.) мне напоминает детство. Даже не знаю, почему. Они совсем не похожи на деревянные улицы старой Тюмени с ее дощатыми тротуарами и заборами, с мохнатыми, совсем не такими, как на Юге, тополями и пыльной желтой акацией. Но что-то неуловимо сближает их. Может быть, тишина? Или эта россыпь мелких цветов без названия? Или дело в том, что в детстве я мечтал, как раз о таких вот лестницах со стертыми ступенями, о заборах с черными вмурованными ядрами, об узких проходах между стен?» [1. С. 116].

Особую роль в цикле выполняют книги, которые читают герои. Они позволяют создать исторический контекст (воссоздать историю защиты Севастополя, например). Так, в рассказе «Далеко-далеко от моря» автобиографический герой впервые узнает о Севастополе из книги С.Т. Григорьева «Малахов курган»: «Я читал еще. На второй раз и на третий. Не спеша. Про Веньку и про Нахимова, про гибель кораблей, затопленных у входа в бухту, и про матросов на бастионах. В книге было много печального, но сильнее печали была гордость. Спокойная такая гордость людей, которые дрались до конца и сделали все, что могли. Тогда я впервые, смутно еще, почувствовал, что в самые тяжкие дни гордость для человека может быть утешением... Если он держался до последнего, если не сдался» [1. С. 123].

Автобиографичность повествования позволяет автору снова сменить время и место действия и рассказать о встрече с художником П.И. Кузьмичевым, оформлявшим прочитанную в детстве книгу, в Москве.

Цитаты из художественных книг и документов, включенные в текст рассказов В.П. Крапивина, позволяют автору воссоздать историю Севастополя и Шестой Бастионной улицы. Шестой бастион не так знаменит, как Пятый или Четвертый, Третий, Корниловский. («Бастионы и форты»). Автор знакомится с картами, воспоминаниями участников сражений, изданных в трехтомном «Севастопольском сборнике», узнает сведения, читая книги Тотбелена «Оборона Севастополя», Богдановича «Восточная война», старый роман Лавинцева «Под щитом Севастополя»), «Севастопольские рассказы» Л.Н. Толстого, «Севастопольская страда» С.Н. Сергеева-Ценского [1. С. 146—148]. В рассказе «Бастионы и форты» на основе этих документальных и художественных произведений воспроизводится история Севастополя и Шестого бастиона. Документальное позволяет создать ситуацию доверия к художественному повествованию. Изложив подробную историю Шестого бастиона со ссылкой на источники, автор продолжает художественное повествование: «Все это я рассказываю Альке, пока мы бредем мимо неярких окошек артиллерийской слободы...». На наш взгляд, обилие ссылок на документальные источники и художественные произведения позволяет автору, пишущему для детской аудитории, проводить просветительскую работу: «Рассказываю о Стаценко не потому, что он какой-то особый герой, а потому, что совсем недавно прочитал его "Воспоминания и рассуждения" о Крымской кампании. Те, что Стаценко написал уже после того, когда стал контр-адмиралом...» [1. С. 148]. В рассказе «Стрела от детского арбалета» узнаем о Петре Петровиче Шмидте (автор снова называет источник — книгу Б. Звонарева «Лейтенант Шмидт»). В произведениях В.П. Крапивина многие герои любят читать: автор, Алька, его родители, друзья автора из Тюмени. Любовь к чтению положительно характеризует героев.

В цикле «Шестая бастионная. Рассказы и повести об улицах детства» личное, почти интимное переплетается с историческими и общественными событиями. Так, тревожное ощущение близости смерти родного человека — мамы — совпало с похоронами К.Г. Паустовского. Далее мы узнаем о том, что автор вынужден был ехать в Москву спасать ученический отряд «Каравелла».

Творчество В.П. Крапивина, вобравшее лучшие традиции русской литературной прозы, в том числе и творчества А. Грина, А. Гайдара и др., позволяет формировать у читателей-подростков интерес к чтению, положительной мотивации к высоко нравственным поступкам.