А.Г. Маслова, С.В. Марудо. «Образ А.С. Грина в "воспоминаниях об Александре Грине" Н.Н. Грин»

«Воспоминания об Александре Грине» Н.Н. Грин — это образец биографической прозы, которую, следуя классификации С.В. Панина, можно отнести к типу «биографии с явной формой авторского участия в тексте» (наряду с этим типом биографического повествования выделяются также биографии с невыраженной формой участия автора в тексте, когда описываются только факты из жизни героя, при этом авторский комментарий отсутствует, и биографии с неявной формой авторского участия в тексте) [5. С. 157]. «Воспоминания об Александре Грине» Н.Н. Грин — мемуары, относящиеся, по мнению Л.Я. Гинзбург, «к промежуточному жанру, они занимают положение между документальным и художественным произведением» [2. С. 135]. Мемуары не только фиксируют события прошлых лет, описывают жизнь определенной личности, но и включают комментарии, заключения и выводы автора: для мемуариста важнейшим является его видение описываемых событий и личностей, его отношение к ним. В воспоминаниях в определенном смысле сочетаются историчность и психологизм: это факты, «пропущенные» через сознание автора. К тому же «Воспоминания об Александре Грине» написаны самым близким для писателя человеком — его женой, а значит, присутствие автора в данном тексте максимально полно.

Предвосхищая упреки в необъективности, Н.Н. Грин на первой же странице своей книги замечает: «Многим, кому трудны воспоминания о Грине по встречам и столкновениям с ним, мои воспоминания, быть может, покажутся идеализацией его образа. Ее нет в них, светел для меня образ Александра Степановича. Для меня он всегда был таким, как в его рассказах, то есть — настоящим» [3. С. 6].

В книге Н.Н. Грин условно можно выделить внешний образ писателя, воссозданный на основе впечатления, которое он производил на современников, и внутренний образ, то есть очень личный, душевный мир Грина. Внешний образ, с одной стороны, воссоздается по впечатлениям современником, знавших Александра Грина как мрачного, сурового, на вид старого, странного и одинокого человека. Н.Н. Грин неоднократно в мемуарах цитирует закрепившийся за их семейной парой штамп «мрачные Грины». Но также автор мемуаров акцентирует внимание и на амбивалентности образа писателя, в той или иной степени развенчивая миф о его беспрерывной мрачности, показывая, что Грин бывал другим, что мрачность в образе соседствует с противоположными ей качествами. «В Феодосии нас называли "мрачные Грины". На самом деле мы никогда не были мрачны, мы просто уставали от светских разговоров, переливания из пустого в порожнее», «дома же у нас было так весело и хохотливо, что никто бы не поверил нашей мрачности» [3. С. 118]. Интересно, что сам Александр Грин признавался в собственной мрачности, но в то же время отделял ее как нечто внешнее от внутренних светлых чувств. Так, обращаясь к жене, он говорил: «Детка моя, твоя нежность — пища моей изголодавшейся по теплу и ласке душе. Проявляй ее в любую минуту, каким бы мрачным я тебе ни казался» [3. С. 16].

Внешнему образу А.С. Грина противостоит в воспоминаниях жены писателя внутренний его образ. Основной художественный прием, который для этого использует Н.Н. Грин, — антитеза. Раскрывая в полной мере внутренний мир любимого супруга, автор мемуаров противопоставляет внешнее внутреннему, публичное — личному, одиночество — семейной любви, мифы — истине, грубую реальность — тонкой душе писателя, нищенское реальное существование — богатому духовному миру.

Так, в противовес мрачности и суровости внешнего образа Грина главными метафорами души писателя на страницах «Воспоминаний» становятся тепло и свет.

Свет пронизывает портрет писателя («глаза светятся», «волна радости осветила его бледное лицо»); свет символизирует состояние душевного покоя («на сердце — весело и светло»); «светлый мир» — главная характеристика личного пространства, в котором Грину комфортно («хатка стоит высоко, фасадом на юг, боковые окна на восток — всегда светла», «о, Нинуша! Как мне здесь нравится: светло, и домик выглядит славно — крошка на солнышке!» [3. С. 156]); свет — атмосфера гриновских произведений («до конца бродил он по светлым странам своего творчества» [3. С. 128]).

В таком же контексте Н.Н. Грин воссоздает особую теплую ауру души писателя. Внешней суровости образа противопоставляется внутреннее тепло, особенно часто ощущаемое через прикосновение рук: «Моя рука долго чувствовала хорошее рукопожатие Александра Степановича, как будто она попала в теплое доброе гнездо», «покрыл мою руку, лежавшую на колене, своей большой и теплой рукой, так что сердцу сразу стало хорошо и уютно» [3. С. 16, 18]. Деликатно и художественно точно супруге писателя удается показать, сколько «тепла и света в душе» такого замкнутого человека, как Грин, можно было рассмотреть, если узнать его ближе.

Напряженным, натянутым, полным непонимания отношениям Грина и литературного сообщества Н.Н. Грин противопоставляет семейные отношения, скрепленные любовью, в которых образ героя раскрывается максимально полно. Любовь явилась для «уставшего от зла жизни волка» лечебным эликсиром, наполнившим душу ощущением мира и тишины. Благодаря любви суровый Грин перевоплощается в трогательного романтика с букетиком фиалок в руках. Можно сказать, что фиалки на страницах «Воспоминаний» стали символом нежной и трепетной души писателя, требующей таких же внимания и заботы, как и цветы в саду. В особенно дорогие сердцу моменты жизни (день бракосочетания, именины супруги) Грин неизменно появлялся с пармскими фиалками в руках.

Важно, что любовь оформляет в «Воспоминаниях» еще одну антитезу — образ Грина до и после встречи с Ниной Николаевной: «Я, Нинуша, долгие годы тосковал по любви, искал ее, обманывался и снова искал», «у меня в сердце любовь и рай, что она (Нина) около меня, как малое дитя» [3. С. 14, 24].

Кроме того, примечательно, что любовь в образе Грина раскрывается шире, чем только любовь к женщине. Н.Н. Грин описывает, с какой любовью писатель взращивал дерево, с какой любовью относился к животным, как любил природу. Любовь во внутреннем мире Грина становится преображающим, живительным началом.

Еще одним противопоставлением внутреннего образа внешнему становится развенчивание в «Воспоминаниях» Н.Н. Грин мифов о писателе. Автор рассказывает, что общество наклеило на фигуру Грина много ярлыков, очень далеких от истины. «Много легенд распространялось про Грина при его жизни, и часто даже людьми, достаточно хорошо его знавшими» [3. С. 9], называли его «опасным человеком», и вором, и даже убийцей. Важно, что супруга писателя не ставит целью вычеркнуть из биографии Грина темные страницы, а призывает не забывать хорошее и воздержаться от сплетен: «Почему же нельзя вспоминать и хорошее, и плохое? Почему плохое должно поглощать то хорошее, что было?» [3. С. 10]

По большей части жизнь супругов проходила в значительной нужде. Подобный внешний фон жизнеописания еще больше оттеняет сильный, не сломленный внутренний дух писателя, преданного собственным идеалам. Гриновская нетребовательность к бытовому комфорту объясняется тем, что все самое важное происходило в его внутреннем мире, а затем — в творчестве.

Особое место занимает в «Воспоминаниях» образ Грина-писателя. Интересно, но и вполне логично, что в «Воспоминаниях» Н.Н. Грин структура образа Грина-писателя состоит из двух взаимодополняющих обликов: первого, основанного на восприятии писателя женой, и второго, основанного на самооценке Грина.

Первый облик включает в себя представление о Грине как о писателе-творце, ядром которого становится понятие «таинства творчества». Н.Н. Грин испытывает благоговение перед мужем-писателем и благодарность за возможность прикоснуться к творческому процессу: «Казалось таинственным и чудесным, что эти красивые слова, это чудесное действие родились здесь, рядом со мной, от этого человека, мне близкого, родного и любимого, и неизвестного» [3. С. 32].

Н.Н. Грин описывает специфическую атмосферу, создаваемую в доме для писателя: режим дня был подчинен рабочему процессу мужа, а сама Нина Николаевна с удовольствием и преданностью обеспечивала необходимые условия для комфортной работы А. Грина. «Когда Грин писал, в квартире царила полная тишина... Двери закрывали тихо, каблуками не щелкали по полу, стульями не гремели, немногочисленных наших знакомых отучили приходить в рабочие часы Александра Степановича, а посторонних случайных людей дальше кухни не пускали» [3. С. 77].

Автор мемуаров воспроизводит свои впечатления от чтения произведений мужа: «И затрепетала душа, впитывая каждое слово. Александр Степанович кончил читать. Потрясенная силой, красотой и глубиной написанного, я сидела молча. По лицу лились слезы» [3. С. 71].

Второй облик Грина-писателя основан на его собственной самооценке. А.С. Грин стремился противостоять пафосу и высокомерию, которые многие вкладывают в понятие «писатель»: «Писатель за письменным столом — это очень мастито, профессионально и неуютно, — говорил он. — От писателя внешне должно меньше всего пахнуть писателем» [3. С. 62]. Грин развенчивал миф о творческом процессе как о чем-то сверхъестественном: «Вдохновение? — отвечал Грин на мой вопрос, испытывает ли он его и что оно такое. — Это слово большинству представляется в виде горящих глаз, всклокоченных волос, сидения по ночам над рукописью. Ничего этого я не переживаю, думаю, и большинство писателей. Для меня вдохновение — это хорошее, спокойное состояние и часы писания» [3. С. 70]. Грин подчеркивал, что литературные произведения — это результат кропотливого труда. Например, вариантов начала у «Бегущей по волнам» было около сорока. Грин испытывал огромную писательскую ответственность за свои произведения: «Фантазия всегда требует строгости и логики. Я менее свободен, чем какой-либо бытописатель, у которого и ляпсус сойдет» [3. С. 69].

Из «Воспоминаний» Н.Н. Грин ясно, что А.С. Грин осознавал исключительность собственного творческого метода, замечая, что пишет «вещи необычные», в которых значительную роль играет «фантастика».

Интересно, что сам А.С. Грин неоднократно подтверждал неразрывную связь собственной реальной жизни и творчества, признаваясь, что все его герои — это он сам: «Моя биография — в моих книгах... Настоящий художник, пишущий не для сегодняшнего дня, не для карьеры, а для души, по существу, является всеми героями своих произведений: и положительными, и отрицательными. Я и Гарвей, и Гез, и Эсборн — все совместимо. Через них я вижу весь свой мир, темный и светлый, свои желания и действительность. И, какова бы она ни была, она вся выразилась в образах, мною созданных» [3. С. 86].

Важно заметить, что при создании внешнего и внутреннего образа А.С. Грина автор «Воспоминаний» создает соответствующий хронотоп. Время в мемуарах Н.Н. Грин очень личное, поскольку отражает только тот отрезок жизни Грина, который они провели вместе, а также пунктирное, поскольку в тексте отображается не вся последовательная хронология совместных одиннадцати лет, а только самые яркие, важные для автора моменты и события. Кроме того, в «Воспоминаниях» Н.Н. Грин значительное место занимает описание личного для Грина пространства: комнаты в Доме искусств, квартир в Петрограде, Феодосии, Старом Крыму.

В создании образа А.С. Грина огромную роль играет романтический хронотоп, в результате которого герой «Воспоминаний» Н.Н. Грин существует как бы в параллельных мирах, противопоставленных друг другу. Можно выделить несколько основных антитетических пар: суша/море; мир города/мир природы; север/Юг; внешняя действительность/внутренний мир Грина.

Одна из важнейших антитез в жизни, а затем и в творчестве Грина — это противопоставление суши и моря. Море с юных лет писателя было в его сознании овеяно романтической дымкой и казалось чудесным, далеким, манящим миром. Именно к морю, в Одессу, лежал путь молодого Грина, когда тот решил покинуть отчий дом. В тот момент оно противопоставлялось «Вятке, убогой провинциальной жизни, скуке, косности, собственной никчемности» [3. С. 10].

Одной из главных причин переезда супружеской пары Гринов в Крым для постоянного проживания стало желание «быть ближе к морю». В этот период жизни море стало для писателя источником вдохновения, источником творческих сил. Оно противопоставлялось Петербургу, где у Грина не ладились отношения с коллегами и книгоиздателями. А на морском побережье писатель оказался изолированным от земной суеты, мог спокойно творить, «наслаждаясь одиночеством, острым запахом и ненадоедающим плеском морской волны» [3. С. 72]. На протяжении всей последующей жизни Грина море осталось синонимом его собственной творческой души: «И нам казалось, что тут, у моря, дышим не только мы, но и наши души, наполняясь свежей и мудрой тишиной», «это вид с Агармыша на Феодосию при заходящем солнце: в золотой чаше берегов — лазурь черноморских вод. Это и есть наша с Александром Степановичем жизнь...» — писала Н.Н. Грин [3. С. 56, 180].

Другая не менее важная антитеза — мир города/мир природы — реализуется в биографической прозе о Грине прежде всего через противопоставление жизни писателя в Петербурге и в загородном местечке Токсове. Н.Н. Грин противопоставляет петербургское одиночество Грина их счастливой семейной жизни в Токсове; петербургское выживание и нужду — обилию природных даров (рыба в озере, грибы, ягоды); сырой, холодный климат Петербурга — солнечному деревенскому лету и — самое главное — петербургские душевные терзания Грина — счастливому умиротворению в Токсове. Главной метафорой жизни Грина на лоне природы в биографической прозе о нем становится понятие «блаженная тишина»: «И на душе мир и прощающая все тишина» [3. С. 22].

Если море в большей степени символизирует творческую душевную гармонию Грина, то жизнь на природе — его человеческое умиротворение и отдохновение.

Помимо этого доминирующей антитезой становится противопоставление севера и Юга. Смысловое наполнение этих понятий ясно уже из написания слова «Юг» с большой буквы. С самых истоков творчества Грина в его произведениях север противопоставляется Югу как обычный мир — романтическому. Примечательно, что эта антитеза отмечается и в биографическом романе А.Н. Варламова, подчеркивающего, что уже в рассказах 1908—1910-х годов «мы впервые встретимся с прообразом южного царства — Гринландии, еще так не называемой, и примерно в это же время у Грина появятся рассказы, действие которых перенесется с Севера на Юг, и сам он будет считать, что именно с них начался как писатель» [1. С. 47].

В биографической прозе о Грине антитеза север/Юг реализуется прежде всего в противопоставлении северного Петербурга и южного Крыма. Юг стал для Грина символом новой, счастливой жизни, меняющей его самого как человека в лучшую сторону. Подтверждением могут служить слова Н.Н. Грин: «До этого он жил в Питере, в бедной прелести его климата. Переезд в Крым вернул его к чувству утраченного и вновь обретенного высокого и светлого в жизни, ибо он всегда, даже в болезни, благодарил судьбу, толкнувшую нас на юг» [3. С. 122]. Этот основной смысл антитетичной пары север/Юг раскрывается через частности, когда сырой, холодный Петербург противопоставляется благоприятному крымскому климату, серое небо — яркому солнцу, петербургское одиночество Грина — семейному счастью, петербургское пьянство Грина — трезвому образу жизни в Крыму, темная комната в Доме искусств — светлой, белой комнате с окнами на юг и т. п.

Еще одна важная антитеза: внешняя действительность — внутренний мир писателя. Грин был очень неприхотлив к реальности, которая его не баловала, поскольку в противовес ей у писателя был богатый внутренний мир. В подтверждение можно вспомнить эпизод, описанный Вл. Лидиным, который, заметив однажды «бледного, уставшего и одинокого» Грина, спросил его:

«— Александр Степанович, может быть, вам нехорошо?

— Почему мне может быть нехорошо? — спросил в свою очередь Грин. — Мне всегда хорошо. <...> У Грина есть свой мир. Если Грину что-нибудь не нравится, он уходит в свой мир. Там хорошо, могу вас уверить» [4].

Таким образом, очевидно, что двоемирие в реальной жизни Грина стало источником для возникновения романтического двоемирия в творчестве писателя. Рисуя образ близкого человека, жена писателя в противовес мрачному и суровому внешнему образу Грина предлагает другой образ, в котором главными метафорами души писателя становятся тепло и свет. Н.Н. Грин в своих «Воспоминаниях об Александре Грине» воссоздает образ писателя, чувствующего ответственность за свое слово.

Литература

1. Варламов А.Н. Александр Грин. М., 2005.

2. Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л.: Сов. писатель, 1971.

3. Грин Н.Н. Воспоминания об Александре Грине. М.: Феодосия, 2005.

4. Лидин В.Л. Остров Триглодит. URL: http://grin.lit-info.ru/grin/vospominaniya/lidin-ostrov-triglodit.htm (дата обращения 21.06.2015)

5. Панин С.В. Жанр биографии в русской литературе XVIII — первой трети XIX века: Система. Эволюция. М.: Спутник, 2000. С. 150—163.