Я, милый дядя, безутешен,
Мое волнение пойми:
Военным я рассказом грешен:
«О немце, — написал, — в Перми»...
Я пал, и пал довольно низко,
И оправданий не ищу;
Пал как голодная модистка
С желудком, воззванным к борщу.
Пусть те, кто в этом черном деле
Готовы благосклонно ржать,
Кричат, что нужно в черном теле
Литературу содержать!
Пиши, журнальный пролетарий,
«Окопы» эти — без числа,
Но рассмотри, какой динарий1
Тебе фортуна поднесла.
Конечно, в повседневном звоне
Он принесет насущный прок,
Но обожжет тебе ладони
И в горле встанет поперек.
Ведь эта подлая монета,
Оплата скромных жвачных блюд,
Цена бифштекса и омлета —
Мзда за невежество и блуд.
Когда ты, черт, сидел в траншее?
Когда в атаку ты ходил?
Ты только, не жалея шеи,
В энциклопедии удил!
Я, дядя, пал довольно низко
И оправданий не ищу,
Но, опростав борщную миску,
Пищеварительно дышу.
А тем, кто сделал из искусства
Колючей проволоки ряд,
Все человеческие чувства
Проклятье черное вопят.
Биржевые ведомости. — Веч. вып. — Пг., 1915. Печатается по этой публикации.
Высмеивая журналистов, которые сидят в тылу и «мучаются» этим, Грин в определенной мере иронизировал и над собой.