Судомойка из трактира,
Прочитав лихой роман:
«Дон-Формозо и Эльвира»1, —
На пятак взяла румян.
Перед зеркалом постой-ка,
Горемыка-судомойка!
Щеки бледные накрась,
Не ударь портретом в грязь!
Вышла... Где ты, Дон-Формозо,
Ночью спившийся в бреду?
Приходи с мечом и розой.
Я тебя, Эльвира, жду.
Встреча. Галстучек. Цепочка.
Котелок. Пенсне. Усы.
«Дон» забыт, и злая точка
Кроет стыдные часы.
Критик, взглядом бойким, смелым,
Рассмотрев себя на свет,
Вдруг нашел, что в общем, в целом
Он не критик, а поэт.
Дело в шляпе. Вот поэма
Шевелится в голове:
Как шпионка-немка Эмма
С горя топится в Неве.
Пишет, а рука привычно
Отмечает на полях:
«У NN'а неприлично
Издан желтый альманах;
С.А.Б. не знает быта;
Л.К.К. украл сюжет;
Из готового корыта
Пьет такой-то вот поэт...»
Глядь, набросана статейка,
«Эмма» где-то в стороне,
И безрадостен, как вейка2,
Добролюбов на стене.
Не ищите здесь морали,
Надо всем никто, как бог;
Мы бесхитростно писали
С легкой помощию ног.
Новый сатирикон. — Пг., 1915. № 21. С. 8. Печатается по этой публикации.