О. Воронова. «Рассказ Георгия Шенгели о Грине»

В.И. Сандлер. «Воспоминания об Александре Грине». Л., 1972.

Запись беседы О. Вороновой с Г.А. Шенгели в апреле 1956 года.

С Александром Степановичем Грином мы были знакомы лет семь, но виделись очень редко. Это были, что называется, считанные встречи, — то в Москве (иногда, приезжая из Крыма, он ночевал у меня), то у него в Феодосии. Но помню его хорошо. Он был высоко честен, строг и чопорен, не любил ни малейшей фамильярности; резко обрывал всякие попытки панибратства. Из-за подчеркнутой сдержанности и строгости на многих производил впечатление загадочное; уверен, что именно в этом корень ходивших о нем легенд.

...Очень любил читать и говорить о путешествиях, хотя сам путешествовал мало, побывал только в Александрии (между прочим, меня всегда поражало, что, живя у моря, он плохо плавал). Его квартира в Феодосии была увешана иллюстрациями к старинному французскому изданию плавания Дюмона Дервиля. Вообще увлекался всем таинственным.

В Грине было много детского. Например, он писал юмористические стихи и, читая их, сам смеялся, как ребенок. Обожал оружие, часто рассказывал о разных стычках и сражениях, показывал мне изобретенное им «усовершенствованное» орудие для драки, которое надевалось на голову. Александр Степанович называл его «ударный налобник».

Впечатления человека начитанного, с широкими знаниями он не производил, но обладал незаурядной угадливостью. Эту интуитивную угадливость он ценил очень высоко.

...Я очень люблю Грина писателя, считаю его первоклассным мастером своего жанра, великим писателем, свежим и необычным, заставляющим очень любить жизнь. И все-таки, что скрывать? Наряду с прекрасными произведениями у него много того, что мы сейчас назвали бы халтурой. Думаю, что возникновение их можно объяснить нуждой. Существовал, например, в Петербурге маленький журнальчик Богельмана и Зайцева. Там платили по пять рублей за рассказ, не читая его. В этот журнал и писал время от времени Грин. Иногда — прямо на извозчике. Мне кажется, что именно так был закончен «Новый цирк». Интересное, развернутое начало и несколько строк скорописи — конец. Впрочем, может быть, это только впечатление...

Вообще-то Грин был очень требователен и к композиции, и к языку, и к технической верности деталей. Помню, он резко возражал против «Баллады об арбузе» Багрицкого, особенно против слов «ножиком вырежу сердце» и «забраны риф и полотна». Утверждал, что так говорить нельзя.

О «Трех толстяках» Олеши говорил, что там много бутафорской декоративности. «Слишком жирно, — повторял он, — слишком смачно написано».

А однажды он рассказал мне, как где-то под Петербургом вместе с Л. Андрусоном за двадцать девять копеек нанял извозчика. Расплатился с ним, а потом вынул рубль, показал и... зашвырнул его в кусты. Извозчик был очень обижен.

— Я хотел послушать, как ругается извозчик, доведенный до высшей степени раздражения, — сказал Грин.

Его творческие ассоциации, безудержность его фантазии всегда поражали меня. Гель-Гью, выросший из Гурзуфа, в котором Александру Степановичу особенно нравилась «клочковатость» города, дворец Ганувера, списанный с Сиротского дома в Москве (теперь Дворец труда), еще раз фигурирующий в советской литературе в «12 стульях» Ильфа и Петрова (там это редакция, в которой Остап Бендер шантажирует вдову Грицацуеву).

Грин отчетливо сознавал, что стоит особняком в ряду писателей, и гордился этим. Читательский успех у него был широкий. Но критика относилась к нему свысока и упрекала в плохом языке, напоминающем перевод с английского.

А мне всегда казалось (именно в этом сказывается тонкость стилистического чутья писателя!), что он невольно желал придать рассказу вид перевода — ведь мы привыкли к приключенческой литературе только в таком виде. Когда я сказал об этом Александру Степановичу, он ответил «Это мне никогда не приходило в голову, но я рад, что вы так думаете».

Что я особенно ценю в произведениях Грина? Переплетение романтической и реалистической стихии. Мечту — не отвлеченную, абстрактную, а, если можно так выразиться, мечту, поставленную тут же. Этим-то она и наиболее убедительна. Думаю, что этим и объясняется успех Грина у публики развитой, интеллигентной.