«Этот сказочник странный...»

...И через годы в блеске ярком
нездешних алых парусов
мечты кораблик бросит якорь
у сухопутных берегов,
в краю орехов и акаций
и речки малой Чурук-Су,
с которой просто перебраться
на тропку тайную в лесу.
Острей провидческое зренье
в непроницаемой глуши.
Страданье, а не наслажденье
есть вечный двигатель души.

23 ноября 1930 года, на зиму глядя, но все-таки в день с так называемым счастливым числом — здесь он еще мог выбрать — Грин окончательно переселяется в Старый Крым. Несмотря на холодный моросящий дождь, Александр Степанович пошел пешком, с подводами. Женщины, Нина Николаевна с матерью, отправились на автобусе: Грин бы не согласился иначе.

Сняли квартиру в длинном кирпичном доме (по ул. Ленина, 102). Здесь перезимовали и прожили почти всю весну.

Маршрут нынешней экскурсии из Старого Крыма в Коктебель восстановлен по старой болгарской карте и по запискам Грина.

В средние века по этой дороге возили товар купцы, здесь их поджидали разбойники. Тропа ведет через речку Бака-Таш, на берегу которой была в XIII—XIV веках христианская деревня, мимо таврских могильников, потом через настоящий дремучий лес, в котором легко заблудиться даже тем, кто уже бывал здесь. В лесу есть чаир — старая, заброшенная ореховая роща...

С перевала виден Карадаг, а дальше — желтый пляж Феодосии, гриновского Лисса. Отсюда — спуск к морю. Туристы проходят через уничтоженное фашистами греческое село, мимо сарматских могильников, по берегу одинокого озера Армутлук. За ним начинаются виноградники Коктебеля.

Приезжие спешат приобщиться к памяти Грина, однако этот поход — не для ленивых. Даже в разгар сезона группы желающих идти по Гриновской тропе собираются не чаще, чем раз в неделю.

В апреле Александр Степанович затеял одиночную прогулку через лес и горы в Коктебель, к морю, Дорога эта, надо сказать, нелегкая. Грин рассказал о ней в письме к Н.А. Новикову. Нездоровье и настроение автора чувствуются в нескольких строчках пейзажа — очень своеобразная и очень «гриновская» зарисовка горной дороги Восточного Крыма: «Я шел через Амеретскую долину, диким и живописным путем, но есть что-то недоброе, злое в здешних горах, — отравленная пустынная красота. Я вышел на многоверстное сухое болото; под растрескавшейся почвой кричали лягушки; тропа шла вдоль глубокого каньона с отвесными стенами. Духи гор показывались то в виде камня странной формы, то деревом, то рисунком тропы. Назад я вернулся по шоссе, сделав 31 версту. Очень устал и понял, что я больше не путешественник, по крайней мере — один...»

В середине мая Грины переселились несколькими кварталами ближе к лесу, на квартиру в частном домике по ул. Октябрьской, 55. Угловой низкий саманный дом, квартира северная, одно из окон упиралось в деревянный колодезный сруб. (Дом этот не сохранился, на его месте выстроен новый).

Впервые Старый Крым упомянут в 1266 году. Через него проходил караванный путь от Перекопа к Каффе (Феодосии). В 1253 году здесь построили дворец для Бату-хана. Город фактически разделился — мусульманский Къырым стал столицей крымскотатарского юрта, а в Солхате селились христиане. Когда образовалось крымское ханство со столицей в Бахчисарае, оба города объединились и стали называться Эски-Крым (то есть, бывший или старый Къырым).

Здесь действует старинная мечеть Хана Узбека.

Через Старый Крым проезжала в 1787 году императрица Екатерина II, в городе сохранилась «екатерининская миля» (сейчас она во дворике литературно-художественного музея).

Санаторием «Старый Крым» много лет руководил знаменитый кардиолог Николай Амосов.

С конца 50-х годов сюда ежегодно приезжала поэтесса Юлия Друнина. В 1991 году она похоронена, согласно ее воле, на местном кладбище, рядом с мужем — известным кинорежиссером Алексеем Каплером.

И все-таки приезжают сюда прежде всего затем, чтобы войти в тихий домик Грина.

На участке, с разрешения хозяйки, Грин «вскопал небольшой огородик, посадил помидоры, огурцы, бобы, но все росло плохо, — вспоминает Н.Н. Грин (из записок 1934 года). — Он сердился и выливал на грядки неимоверное количество воды. Бобы пропали.

Не знала я тогда, что это болезнь терзала нервы А.С., и, не видя причин перемены нашей, такой стройной жизни, очень мучалась душевно».

Старый Крым. Акмечеть Узбека. С картины Нури Якубова

Все сошлось вместе: нужда, болезнь, неудачи в попытках поправить положение. Надо еще представить, что в этих условиях мысли и сердце романтика продолжала занимать будущая книга, его «Недотрога»...

В Старом Крыму Грин продолжал работу над «Автобиографической повестью», начатой еще в 1930 году, на последней феодосийской квартире. Книга складывалась из отдельных автобиографических очерков: «Бегство в Америку», «Охотник и матрос», «Одесса», «Севастополь»... Первоначально автор хотел назвать книгу «Легендой о Грине». В названии был оттенок иронии. «Собратья по перу», бывало, выдумывали, что Грин, дескать, плавая матросом, убил английского капитана и прихватил чемодан рукописей, которые переводит и печатает как свои сочинения, что он скрывает знание английского языка, и т. д. «Обо мне, — говорил писатель, — всю жизнь так много рассказывали небылиц, что не поверят написанной истине, так пусть же это будут «Легенды»».

Особо «осведомленные» сплетники и фантазеры рассказывали, как во время кораблекрушения Грин уцелел, привязав себя к большому сундуку, в котором были рукописи капитана...

Слушая про этот «сундук рукописей», Александр Степанович говорил с невеселой усмешкой:

— Можно подумать, что я делюсь своим гонораром с этими услужливыми болтунами. Благодаря их россказням мои книжки лучше покупают!

Нина Николаевна вспоминает, что Грин писал повесть с великим неудовольствием. «Сдираю с себя последнюю рубаху», — были его слова. Он собирался засесть за автобиографические воспоминания попозже, в самом конце пути, когда почувствует, что «иссяк как художник».

Но художник был еще в силе. Александр Степанович продолжал вынашивать новый роман «Недотрога», также задуманный в Феодосии. Имена действующих лиц предполагались все те же необычные, гриновские. Верность себе как художнику Грин сохранял до конца.

Гриновская тропа. Фото А. Дидуленко

«Автобиографическая повесть», эта «последняя рубаха», на время выручила семью из трудного положения: отдельные главы повести, при дружеском содействии Н.С. Тихонова, начали публиковаться в журнале «Звезда» — во втором, третьем, четвертом и девятом номерах за 1931 год.

Однако в августе Грину снова пришлось побывать в московских редакциях. Добыв немного денег, он возвратился серьезно больным и слег окончательно.

«Он жил среди нас, этот сказочник странный...»

Это писатель замечательный... Его будут читать многие поколения после нас, и всегда его страницы будут дышать на читателей свежестью, такой же, как дышат сказки... Он не только реалист-фантазер, но и удивительный моралист при этом... Ни в одной из своих вещей он не дал нереального окончания, такого, которое противно законам бытия, и в этом, может быть, его отличие от сказки, всегда любящей «счастливые окончания».

Мариетта Шагинян

Неправдоподобно, чтобы в глухой зиме тогдашнего Старого Крыма квартировал неведомый соседям летающий человек, чтобы на его столе рядом с керосиновой копотной лампой, невидимое сквозь стены, лежало перо жар-птицы. «Он жил среди нас...»

Только — сказочник ли?

В комнате домика Грина в Старом Крыму. Современное фото

Вообще говоря, в сказке можно перечислить все, что, так или иначе, не быль. Волшебная логика сказки звучит так: «Вдруг откуда ни возьмись...» У Грина ничего подобного не случается. Одно событие вытекает из другого по законам живой жизни. «Так как я пишу вещи необычные, то тем строже, глубже, внимательнее и логичнее я должен придумывать внутренний ход всего», — объяснял автор. К. Паустовский высказался в том смысле, что рассказы Грина всего лишь «напоминают сказки»... Надо думать, дружественная критика приписала его к сказочникам, чтобы примирительно аттестовать в неспокойном литературном мире.

Противники тоже не возражали, поскольку титулом сказочника умалялось, по их мнению, значение его фантазий.

Москва. Фото 1920-х годов

Возражал только сам «сказочник». Был эпизод в гостях, обмен фразами с писателем Б. Пильняком. Нина Николаевна передает случай таким описанием: «Что, Александр Степанович, пописываете свои сказочки?» Вижу, Александр Степанович побледнел, скула у него чуть дрогнула (признак раздражения), и он ответил: «Да, пописываю, а дураки находятся — почитывают». И больше во весь вечер ни слова с Пильняком».

Вряд ли Борис Пильняк, автор «Повести непогашенной Луны», не понимал Грина. Советская Литературная энциклопедия сообщает, что писатель Б. Пильняк был «очень внимателен к той реформе прозы, которая происходила в начале века и особенно в 20-х годах», что «творчество Пильняка очень литературно зависимо от разных писателей...»

С годами писателя все больше занимали размышления о судьбах России, об ее историческом пути.

Увы, закончилась эта жизнь трагически: Борис Андреевич был репрессирован в 1937 году. Реабилитирован посмертно.

Сказочник? Если — да, то довольно странный. Странный настолько, что, пожалуй, и не сказочник вовсе.