Когда власть промолчала

«Юлия Александровна, ваш мальчик похож на Гнора.
Верно?

Ваша Н. Грин».

«Таких слов, такого полного подключения к моему горю я не ждала. Прочитав письмо, расплакалась».

Из дневника Ю.А. Первовой.

Проживая в Старом Крыму, в полнейшей тамошней отрешенности, послал я рассказ «Здесь помнят Грина» в Ялту, в «Курортную газету». А куда же еще? Получилось так, что рассказ напечатали, а Юлия Александровна Первова, киевлянка, будучи на то время в Старом Крыму, тут же принялась разыскивать автора.

Достучалась в соседнюю дверь. Вышел хозяин, обдиратель кроличьих шкур, массивная фигура с лицом уголовника. Не поняв сразу ошибки, растерялась: «Боже, как я его покажу ребятам?».

Грина вдумчивый читатель читает и перечитывает, потому что каждый раз он находит в книге что-нибудь новое. В его рассказах и романах, как в лучших произведениях наших классиков... нельзя пропустить ни одного описания, ни одной строчки, потому что ни одно слово у него не брошено случайно.

Ее ребята — это наезжие студенты-энтузиасты, гриновская молодая гвардия. Менялась составом, но не привязанностью.

Как люди приходят к Грину? Ну, главное, это предрасположенность. Духовный настрой. Некто одинокий доберется пешочком до его домика, не из туристского любопытства, но уяснить для себя и в себе что-то глубоко личное, приобщиться душой к событиям, давно отзвучавшим, придет к своему Грину, с другими в чем-то несхожему, потому что Гринов тоже может быть несколько — в тональности и в подаче: Грин музейный, краеведческий, мемориальный, телеэкранный, а у тебя он — к твоей лишь судьбе примеренный, в сознании живущим отдельно, твой Грин, твой собственный.

Когда я спрашиваю признающихся в любви к Грину читателей: «Почему ты любишь Грина? Что привлекает вас к Грину?» — мне отвечают по-разному. Иногда просто отказываются объяснить(«Трудно сказать, почему... Надо подумать»), иногда отвечают: «Люблю романтику. Мне очень понравились ответ учительницы географии: «Когда читаешь Грина, становится светло-светло»; и слова пожилого врача: «Когда езжу по жилищным делам, беру с собой книгу Грина; Грин заставляет забыть о тревогах...».

Н.Н. Грин

Студенческую предвоенную молодежь муштровали политикой, на любых факультетах. Одни попривыкли, другие искали отдушину, а тут — Грин... Приходили к нему люди с несложившейся жизнью, опрометчиво поставившие себя вперекор узаконенному образу мыслей; иных постигало личное горе, когда уже ни в чем нет спасения...

Еще студенткой Харьковского университета Первова вышла замуж за студента-однокурсника. Окончив свой биофак, оба выпускника, к ужасу родственников, добились назначения в Алтайский заповедник. Их сын Борис отлично чувствовал себя вдали от цивилизации, ходил с ними в тайгу, с трех лет стал на лыжи. А через год — война.

Могила А.С. Грина на старокрымском кладбище. Фото 1960-х годов

Муж ушел на фронт добровольцем, хотя имел бронь. Там и погиб.

После многих мытарств мать и сын вернулись в Харьков. Сын, как когда-то его отец, уже студент биофака. Решил стать зоологом. Ему восемнадцать, зачислен в экспедицию, очень добивался этого и теперь был счастлив. Похож на отца: высокий, ясноглазый, жизнерадостный. Та же доброта, желание помочь каждому.

В киевской квартире Юлии Александровны Первовой на улице И. Кудри часто бывала Нина Николаевна Грин, когда она приезжала по делам в украинскую столицу. 23 октября 2004 года на стене этого дома открыта мемориальная доска: «В этом доме в 1964—1970 гг. в квартире Ю.А. Первовой неоднократно останавливалась, жила и работала Нина Николаевна Грин, жена писателя Александра Грина. Ей посвящена его феерия «Алые паруса».

С ним и его невеста Люда, учатся вместе. 1956 год. Осенью, с благословения обеих мам, была назначена свадьба.

В тетрадку Бориса его рукой выписаны слова, не однажды заключавшие гриновские новеллы: «Они жили долго и умерли в один день».

Мемориальная доска на улице Ивана Кудри в Киеве. Современное фото

Незадолго до возвращения с Кавказа сын пишет: «Уже рвемся домой: соскучились! Считаем дни».

Восемнадцатого июня, выгоняя гадюку из кустов прикладом двустволки, он не заметил, как взвелся курок. Ружье выстрелило.

Могила на кладбище была вырыта метрах в пятидесяти от ограды. Опустили на веревках гроб. Все происходило в полном молчании. Мы стояли в стороне. Туристы были рядом с нами. Оплеванные, обесчещенные, смотрели мы на это кощунство. У всех была одна мысль: «Перехоронить!».

Юлия Первова

«Двадцатого хоронили моего сына».

Он похож на Гнора... Ранний гриновский рассказ «Жизнь Гнора» был в доме почти настольным. Гнор, его любовь, доверчивость, его открытость и опрометчивость перед коварством, стойкость в противоборстве, когда все открылось.

Узаконение перезахоронения Н.Н. Грин в Старом Крыму. Сентябрь 1990года

Первова, несчастная мать, для которой «мир раскололся», съездила в Старый Крым, к могиле Грина, к его Домику, к Нине Николаевне, у которой свои опасности и несчастья: борется с властью за имя Грина, за его память...

В дружбе с женой Грина, участвуя и помогая, Юлия Александровна очнулась от забытья. Ее жизнь обрела цель и смысл.

Скульптура «Бегущей» на могиле А.С. Грина. Современное фото

Шло время. Нины Николаевны не стало. Запаянный цинковый гроб переправили из Киева в Старый Крым, где душеприказчики, Юлия Александровна Первова и Александр Аркадьевич Верхман, должны были выполнить волю жены Грина — похоронить ее рядом с мужем.

Но городские власти и тут вмешались. «Изменщицу, нереабилитированную, да чтобы рядом с нашим писателем?» Интересно, когда это Грин, оттесняемый и гонимый, стал начальству настолько дорог? Как бы там ни было, а хоронить «нереабилитированную» рядом с мужем запретили. Пришлось копать землю поблизости, но в сторонке.

Фигура «Бегущей», которая стоит на могиле А.С. Грина сегодня, — вторая. Первую в 1990-х годах похитили и распилили, чтобы продать, как цветной металл. Воры были пойманы и осуждены. Предводительствовал вандалами правнук одного из сотрудников НКВД, который исполнял приговор о высылке Нины Николаевны Грин из Старого Крыма.

Возмущенные душеприказчики задумали тайное перезахоронение. Знакомый юрист предупреждал об опасности таких действий. Однако люди пошли на риск. «Выбрав ночь потемнее», — так начал я, вспоминая рассказ Первовой, и ошибся, упустил «символику»: ночь под 23 октября выдалась лунной...

Так что студенты-энтузиасты всю работу вели при лунном свете, переговариваясь больше жестами...

Нина Николаевна Грин умерла в Киеве 27 сентября 1970 года и вскоре под бдительным надзором местной милиции была похоронена за оградой старокрымского кладбища. 23 октября 1971 года друзья перезахоронили ее рядом с могилой мужа. Но только 27 сентября 1990 года перезахоронение было узаконено.

Любое дело можно сохранить в тайне, если знает о нем только один. Если двое — уже нет той уверенности. А если десяток молодых заговорщиков, гордящихся своей ролью?

Власти узнали. Была проверка: железными острыми штрикалками прокалывали землю. Что дальше?

«Все знаменательные даты своей жизни Александр Степанович приурочивал к цифре «23», которую считал для себя счастливой: 23 августа 1880 года — его рождение; 23 июля 1896 года — отъезд в Одессу; 23 февраля 1900 — на Урал; 23 октября 1894 года по новому стилю родилась я... 23 февраля 1921 года мы с ним поженились».

Н.Н. Грин.

У них было два варианта действий. Первый — вернуть все на место. На зачинщиков открыть дело, исполнителей — привлечь. Но тогда оставался риск стать посмешищем для всего света. Второй вариант — бездействие. Закрыть глаза. Ничего не было, ничего не знаем. Промолчать! И власть промолчала. В первый раз за все время. И дышать стало легче. И расцвела жизнь, и розы в ограде, а еще появилась скульптура чудесной девушки — «Бегущая по волнам»...

Юлии Александровны давно нет. Саша Верхман уехал, говорят, в Израиль. От него у меня осталось большое письмо. Хорошее письмо хорошего человека. А от Юлии Александровны — так целая переписка...

Жизнь понимая отсрочкой от гибели,
радостью странствий, семейных ли стен,
что бы там ни было, как бы там ни было,
нам не предложено что-то взамен.
Боль, хоть какая, со временем выболит,
смотришь, дождался тепла своего.
Что бы там ни было, как бы там ни было,
нет, кроме жизни, у нас ничего.