На правах рекламы:

• Affordable Social Media Marketing . We have numerous options and alternatives for any budget. With GlobalSMM, you don’t have to spend plenty of money for your account development – check our cheap social media services and enjoy almost immediate results. Register now to get free Instagram likes and followers as a welcome bonus!

Глава 19. Осень 1929-го. Повзрослевший Гуль. Ранение Гуля. Зарождение романа «Недотрога». Поездка в Москву без Нины: Грин не должен занимать место в привилегированном Доме ученых

Грины прожили в Старом Крыму две недели. Но надо было съездить в Феодосию, поглядеть на Гуля — узнать, не трудно ли Ольге Алексеевне с двумя птенцами.

— Но Лёва ведь уже помощник, — надеялась Нина. — Гуль — это не мамина, а его забота.

Ольга Алексеевна встретила их, едва не плача. «Замучились мы с Гулем! Кусает, клетку чистить не дает! Кормим с ножа!» Грины подошли к клетке.

— Саша! — выдохнула Нина.

Там, где недавно ковылял уродливый цыпленок, сидела гордая птица в светло-кофейном оперении.

— Каков красавец! — пробормотал Грин, рассматривая кобчика.

Александр Степанович открыл дверцу клетки. Гуль долго смотрел на протянутую руку и, наконец, прыгнул на нее с камня.

— Узнал! — обрадовался Грин, за что был мгновенно укушен. Решили выпустить Гуля, но не в Феодосии, а в Старом Крыму — там привольней.

В почте самым важным было письмо Крутикова, который прислал кассационную жалобу. Кроме того, Николай Васильевич собирался в Сочи и обещал по дороге заехать.

Грин ответил: «Я получил твою, действительно блестяще написанную, кассационную жалобу и отправляю тебе срочным письмом мое добавление. Я тебе писал из Старого Крыма. Напишу завтра. Н.Н. кланяется тебе, торопит отдать ей письмо, чтобы бежать на почту. Спасибо. Крепкие резоны у тебя. Будь здоров, приезжай. Твои Грины».¹

В десятом номере двухнедельника «Книга и революция»,² недавно начавшего выходить под редакцией П. Керженцева, Грин прочел:

«О книгах, которые не следует читать.

Мы считаем целесообразным помещение в наших периодических журналах списков книг, признанных нашей прессой и библиографическими организациями совершенно негодными как с точки зрения их идеологических установок, так и художественной ценности. Ниже мы даем список книг за 1928 год, имевших отрицательные отзывы. При этом еще раз подчеркиваем, что в список включены такие произведения, которые имели исключительно или большинство отрицательных отзывов».

Четвертой в черном списке значилась «Бегущая»: «4. Грин А.С. Бегущая по волнам. Роман. "ЗИФ". Стр. 244. Тираж 5000».

Ниже — в доказательство идеологической и художественной непригодности произведения — перечислялись уже известные Александру Степановичу рецензии.

— «Исключительно или большинство», — мрачно повторил он. — Грамотеи.

На следующий день Грины поехали в Старый Крым. Чтобы не тревожить Гуля непривычной обстановкой автобуса и любопытством пассажиров, взяли извозчика — знакомого татарина, несколько раз возившего их в Коктебель и Отузы.

Клетка с Гулем стояла на коленях Александра Степановича. Кобчик вел себя спокойно. Лишь, когда Грин приподнимал платок, закрывавший клетку, Гуль быстро взглядывал, изгибая шею. Шемплинские встретили птицу с интересом.

— Только не выпускайте его сразу, пусть сперва освоится, — посоветовал Август Теофилович.

На том и порешили. Дни снова потекли тихо, размеренно, в прогулках, чтении, заботах о Гуле.

Прошла неделя.

— Ну, как, Нинуша, сегодня выпускаем Гуля? По-моему, он достаточно освоился.

— Ты думаешь, он сможет летать?

— Давай посмотрим.

Клетку поставили около крыльца дома. Александр Степанович открыл дверцу. Нина и Шемплинские стояли поодаль, чтобы не пугать птицу. Но Гуль забился вглубь клетки и замер, сверкая глазами. Он ничего не понимал.

— Лети на волю, глупыш, — уговаривал его Грин. Вынув птицу из клетки — Гуль так привык, что не кусал его, — Александр Степанович посадил кобчика на ветку абрикоса. Гуль огляделся, соскочил на землю, неуверенно прошелся по ней — и плавно взлетел на крышу дома.

Все ждали. Раздался громкий клекот, птица взмыла вверх и — полетела в сторону Агармыша.

— Как хорошо! — сказал Грин. — Из клетки прямо в небо!

Завтракая под орехом, Грины поглядывали вверх, но в небе пролетали чужие птицы.

На прогулку ушли в ближний лес. Говорили о Гуле: как он, где он? Мария Васильевна встретила Гринов у калитки. «А у нас гость!» — весело сказала она. На гребне крыши, около трубы, деловито чистил перья Гуль.

— Вернулся! — сказал Александр Степанович. — Дурачок мой, прелесть моя!

Они позвали птицу, но Гуль сидел неподвижно. Грин бросил на крышу кусок мяса. Кобчик схватил его и, терзая, съел. Постепенно Грин приучил Гуля наведываться в одни и те же часы за пищей; кобчик так привык, что брал мясо прямо из рук. Вскоре он лишь отлучался в горы, а жил на крыше дома Шемплинских.

«Ст<арый> Крым, 10.VIII.29 г. Милая мамочка! Чтобы нам и тебе дожить до 1-го сентября, надо достать 125 р. <...> Ты только не беспокойся и не волнуйся. Все перетрём. Кассационная жалоба уже отправлена, и на днях, вероятно, дело будет разбираться.

Мы приедем к 1-му сентября. <...> Потом, как достанешь денег, купи, пожалуйста, кубики, но не с буквами, а с картинками. Я хочу подарить Бианке.

Целую крепко тебя и Лёвушку. Приехал ли Костя? Если приехал, пусть приедет к нам в гости, только без ночевки — это здесь очень неудобно».³

В ответном письме Ольга Алексеевна написала, что Костя за Лёвой не приедет, а собирается ехать Маня.

— Только этого не хватает, — рассердилась Нина. — Мама и так замучилась, а тут еще Маня.

«Самое разумное, — написала она матери, — устроить так: послать Лёву до Москвы одного, а в Москве на вокзале пусть его встретят Маня или Костя. <...> Совершенно незачем присылать Маню. Дадим деньги проводнику, как в прошлый раз, едущие тоже присмотрят — и доедет великолепно».⁴

На день съездили в Феодосию, чтобы двадцать пятого августа проводить Лёву.

Как-то, отдыхая в своей комнате, Грины услышали над собой возню, вопли кошки и душераздирающий крик Гуля. Они выбежали во двор. На крыше Белка терзала кобчика. Александр Степанович бросил в нее веником, и она соскочила вниз. Птица упала на землю.

Сперва показалось, что она мертва. Грин поднял ее: по перьям струилась кровь, глаза подернулись пленкой, одно крыло повисло. Но под холодной струей воды из-под крана кобчик шевельнулся, глотнул, открыл глаза. Перебинтовав крыло Гулю, его попытались устроить в корзину с травой. Но там ему не понравилось, он недовольно возился, пытался сесть. Тогда Александр Степанович перенес его в старое жилье. Кобчик нахохлился на камне и замер с закрытыми глазами. Клетку завесили платком и поставили под кровать.

В сумерки Грин осторожно заглянул в клетку. Птица ответила спокойным взглядом.

— Ну, как? — спросила Нина.

— Жив, слава Богу.

Незадолго до отъезда из Старого Крыма пришло письмо от Крутикова: кассационная жалоба была отклонена.

«18 августа. <...> Сегодня вернулся из Ленинграда. Вчера была вынесена резолюция Облсуда. Решение остается в силе. Несмотря на всю бесспорность наших заявлений! Между прочим, я никогда не встречал за всю свою практику такого прямо враждебного отношения к себе, которое встретил в Ленинградском суде. Я ясно чувствовал предубеждение. Что это — связи или простая грубость?

Дело я считаю совершенно правым. Я приложу все усилия, чтобы Верховный суд в порядке надзора затребовал дело в Москву. Между прочим, Вольфсон врал — он заявил суду, что Грин до сего времени не представил издательству три книги и таким образом не исполнил договор. Я вскочил, как ужаленный, и крикнул: "Это ложь!" Мне пригрозили, что выведут из зала суда».⁵

Прочитав письмо Нине, Грин сгорбился и закурил. Что же дальше?

— Саша, пойдем побродим...

Гуль поправился и стал ручным. Из клетки его выпускали только в комнате, боясь кошек. Он ковылял, волоча больное крыло, любил забираться на спину к Александру Степановичу, сидел на его плече.

Домой Грины ехали автобусом. Гуль сидел на руке Александра Степановича, пренебрегая любопытством пассажиров.

Мать отнеслась к провалу кассации спокойно. «Потерпим. Бог правду видит, да не скоро скажет».

У Александра Степановича рождался замысел нового романа — о людях того же внутреннего облика, что и полюбившийся ему Тиррей Давенант — ранимых, чистых. Роман будет называться «Недотрога», и в этом названии, как и в «Дороге никуда» — не одно, а несколько значений. Героиня романа, Харита Ферроль, получает в наследство от прабабушки мешочек с таинственными семенами; ей удается вырастить из них цветы. Огромные, душистые, похожие на гигантские маргаритки, они при появлении дурного человека сжимали свои лепестки. Поэтому их назвали — недотроги.

Героиня романа — снова Нина, и вместе с тем, создавая ее портрет, Грин находит новые краски, новые штрихи, которые отличают облик Хариты в галерее женских образов.

«Харита была среднего роста, темноволоса, худощава без угловатости и стройна без вычурности; хотя она была очень жива, подвижна — ее движения не вырывались из ряда других движений. Она двигалась в своем духе, беззаконном, быть может, с точки зрения чистой грации, но лишь единственно естественным для нее. Ее глаза с длинными ресницами были тенистого голубого цвета, а по вечерам казались темными. У веселой Хариты все ее нежное, не потерявшее детских очертаний, лицо сияло улыбкой; у плачущей смущало горькой плаксивой гримасой; у серьезной или спокойной останавливало иногда внимание выражением неполного присутствия, как если бы, говоря и отвечая, рассматривала она сцены внутри себя.

Еще девочкой Харита получила и приняла без протеста прозвище "Недотрога", так как она не любила советов и вмешательства — что бы она ни делала, плохо или хорошо, но всегда несколько мрачно, так как трудилась усердно. Это происходило оттого, что в душе Харита была ритмична, между тем, как постороннее мнение, хотя бы происходило оно с добрейшими намерениями, — колебало ее ритм и путало мысли. Она как бы зачеркивала внутренность окружности с любого места, порывисто и во всех направлениях, но имея, однако, в виду плавную черту круга пределом».⁶

Молодая девушка и отец ее, старый оружейник Ферроль, уходят из города, где жили, куда глаза глядят, лишь бы не оставаться среди бесцеремонных и алчных людей. Ферроля бездомны и нищи, но впереди свобода, странствия, приключения. Отец и дочь так духовно близки, как могут быть близки части целого. Когда они вместе, им никто не нужен.

Вот и воздух, вот и ночь, и мир, — сказал отец Харите. Они вышли за город и двинулись в путь. Редкие огни мелькали в равнине».⁷

Грин работал, а Гуль сидел на его плече. Это была любимая позиция кобчика. Белые следы на куртке Александра Степановича чистить было нелегко.

Гуль почти поправился, но еще не владел крылом. В минуты отдыха Грин тренировал его во дворе, заставляя перелетать с одного бельевого шеста на другой.

Крутикову написала Нина — Александру Степановичу как-то не писалось о суде.

Адвоката задело молчание Грина: «Уважаемая Нина Николаевна! На днях окончательно выяснилось, что мне не удастся использовать право на отпуск. Несмотря на очень скверное самочувствие и необходимость подлечиться. Мы получили повестку из суда, что дело назначено к слушанию на 5 октября. Я должен ехать 3-го. <...> Искренний и сердечный привет А.С. Очень замотался и устал. Ваш Н. Крутиков».⁸

— Придется ехать, Нинуша. Мое присутствие на суде необходимо.

— А я? Как же ты один?

— Вот и дожили до того, что надо расставаться. Думаешь, мне легко? Это же деньги, а теперь и занять не у кого.

Ростовщиков постепенно пересажали.

— Да ничего, Саша. Буду ждать.

Ольга Алексеевна напекла в дорогу зятю пирожков, Нина их уложила в корзину, а сверху пристроила письмо: «21.IX.29 г. Голубчик мой родной, не грусти и не томи свое сердце. Скоро опять увидимся. Я буду бодрой, будь и ты. <...> Я крепко-крепко люблю тебя, и во всех твоих делах и жизнях сердце мое и мысли с тобой. <...> И не сетуй, если придется трудно — у нас есть любовь — главное, что мы оба хотели от жизни. Остальное можно потерпеть или не иметь».⁹

На перроне, прощаясь, Александр Степанович дал Нине сложенный листок.

— Это памятка, Котофейчик. Выполняй неукоснительно.

Отошел поезд. Нина под фонарем прочла:

«Просьбы к Нинушке:

1. Аккуратно принимать лекарство...

2. Пиши каждый день.

3. Будь осторожна с погодой и одеждой. <...>

6. Дверь всегда на цепочке.

7. Бойся примусов.

8. Тяжелое не носить, не переставлять.

9. Спать со старицей¹⁰ в одной комнате.

10. Мою комнату закрыть — дверь и ставни.

11. При затруднении с деньгами, с долгами — немедленно телеграфировать.

12. Думать обо мне спокойно; не тревожиться, если один день не будет письма. <...>

16. Сам уезжаю, сердце оставляю. Вернусь, вставлю на то же место, милая моя Ниночка».¹¹

Памятка продиктована тревогой вполне реальной: участились убийства и грабежи. Дом стоял около пустыря. Случись что-нибудь — кто услышит?

Нина воров не боялась. Стеля постель в своей комнате, она под подушкой нащупала письмо. «Ты что, Ниночка?» — спросила Ольга Алексеевна, услышав ее смех. «Первое письмо от Саши, мама».

Начинал Александр Степанович почти теми же словами, что и Нина: «Дитя мое, Нинушка, не грусти и не томись. Не более двух недель я поезжу, а дело сделать надо — обоим. Мне так же тяжко расставаться с тобой, как и тебе со мной, но мы, "мущины", должны ездить в таких случаях — именно для того, чтобы как можно дольше не надо было ехать потом. Итак, будь тверда и совершенно спокойна; я уже 50-летний юноша, допускаемый к переездам. Никакого тесного общения с кем бы то ни было я иметь не буду, беречься буду, компании отрину. С головой я погружен в любовь мою к тебе — спи же, дорогая, спокойно. Крепко целую и крещу на сон грядущий. <...> Итак, в бой на литфронт!»¹²

В этот раз сложным стал вопрос о пристанище в Москве. Общежитие ЦКУБУ что-то стало чужим, неуютным — с некоторого времени Мария Николаевна Синицына сделалась подчеркнуто холодна с Гринами. Александр Степанович попытался выяснить — что произошло, но объяснение не получилось.

Нина в последнее их пребывание в Москве написала Марии Николаевне большое письмо, которое ставило все точки над i: «Зная, что мы ничем не обидели Вас, которую глубоко уважаем, ни Дом, который любим, мы стали искать причину этой перемены и не нашли со своей стороны. <...> Единственная роскошь, которую мы можем себе позволить, — это прямота чувств и отношений. Не в нашей природе — лгать, хитрить, быть себе на уме, искать пользы. Такого же прямого отношения к себе мы ждали и от Вас. <...> Но Вы отговорились общим местом, а отношения остались такие же кислые, если не кислее. С этим мы и уезжаем. <...> Хороши мы или плохи — это дело вкуса — а понимаем мы только прямые и откровенные чувства и слова, и также поступаем по отношению к другим. <...> Спасибо Вам и Т<аисии> А<лексеевне> за всё, что Вы дали нам за эти пять лет. Ув<ажающие> Вас А. и Н. Грины».¹³

Ответа не было, да Нина и не ждала его. Мария Николаевна, скорее всего, подчинялась указаниям свыше. Несозвучный эпохе, писатель-одиночка Александр Грин не должен был занимать место (да еще с женой, да еще и подолгу) в привилегированном Доме ученых, ущемляя таким образом правильного пролетарского писателя, приехавшего в Москву с идеологически выдержанной рукописью. При Доме работала столовая, в номерах были телефон и прочие удобства.

Синицыну могли вызвать и указать, а она вняла — ей было дорого ее место.

Примечания

1. Твои Грины». — РГАЛИ. Ф. 127. Оп. 1. Ед. хр. 182.

2. ...«Книга и революция»... — Двухнедельный (впоследствии ежедекадный) журнал политики, культуры, критики и библиографии. Издавался в Москве в 1929—1930 гг.

3. ...здесь очень неудобно». — РГАЛИ. Ф. 127. Оп. 1. Ед. хр. 193.

4. ...доедет великолепно». — Там же.

5. ...из зала суда». — РГАЛИ. Ф. 127. Оп. 1. Ед. хр. 110.

6. ...круга пределом». — РГАЛИ. Ф. 127. Оп. 1. Ед. хр. 18.

7. ...в равнине». — Там же.

8. Ваш Н. Крутиков». — РГАЛИ. Ф. 127. Оп. 1. Ед. хр. 110.

9. ...не иметь». — РГАЛИ. Ф. 127. Оп. 1. Ед. хр. 192.

10. Спать со старицей... — Имеется в виду О.А. Миронова.

11. ...милая моя Ниночка». — РГАЛИ. Ф. 127. Оп. 1. Ед. хр. 69.

12. Итак, в бой на на литфронт!» — Там же.

13. ...А. и Н. Грины». — РГАЛИ. Ф. 127. Оп. 1. Ед. хр. 197.