§ 2. Мотив Бегущей по волнам

Роман «Бегущая по волнам» (1928) — один из наиболее динамичных в творчестве А. Грина, что отражено в заглавии, семантику которого составляет удвоенное значение движения (колыхание волны и женщина, идущая по волнам). Сюжетной осью произведения является путешествие, оно же лежит и в основе вставных конструкций. Однако не только мотив пути, но целый ряд других динамических образов создают легкую, словно бы воздушную ткань романа, придают ему феерический характер.

Речь идет о неоднородных, но тесно связанных между собой смысловых компонентах текста, образующих сквозной мотив «Бегущая по волнам». Это «имя», служащее заглавием произведения, носят таинственная красавица Фрези Грант, статуя, стоящая на центральной площади Гель-Гью, парусное судно Сениэлей, на котором путешествует Гарвей и, наконец, корабль основателей города.

Примечательно, что названные образы, за исключением последнего, не имеющего материального выражения в романе, оказываются окруженными оболочкой историй и легенд (корабль Сениэлей — история парусника от создания до загадочного конца; спутница Гарвея Фрези Грант — легенды о Бегущей по волнам; статуя — история ее возникновения). И каждый из них формирует самостоятельную сюжетную линию. Структуру обозначенного мотивного комплекса легче понять, если представить его в виде схемы (см. схему 2).

Схема 2

Данный комплекс распадается на две части: первую организует образ Фрези Грант, являющийся смысловым ядром всей системы, вторую — образ корабля Сениэлей.

Бегущая по волнам в системе гриновских персонажей занимает одно из центральных. мест и выделяется особенной глубиной и сложностью трактовки. Этот образ представляет собой причудливое сплетение мифологических и фольклорных мотивов¹. (Грин следует романтической традиции обращения к мифам, легендам, народному творчеству). Можно предположить, что генетически Бегущая по волнам восходит к многочисленным образам мифических водных божеств женского пола: нереид, русалок, ундин, морских дев (любопытно, что слово «ундина» происходит от латинского unda — «волна»), имеющих облик прекрасных женщин². При этом гриновский персонаж существенно от них отличается.

Речные и морские девы (за исключением нереид), как правило, относятся к людям враждебно, стремясь завлечь их своей красотой в водные глубины. Фрези Грант, напротив, выступает в роли спасительницы потерпевших кораблекрушение. С русалками ее роднит общее человеческое происхождение. Однако в русалок, согласно восточнославянской мифологии, превращаются утопленницы — девушки, совершившие непростительный по христианским законам грех самоубийства. Фрези Грант обретает сверхчеловеческую сущность путем самоотречения, что является духовным подвигом.

Наконец, мифические девы обитают в глубине вод, принадлежа водной стихии и персонифицируя ее. Свободный бег Фрези Грант по поверхности океана — выражение ее власти над стихией. Бегущая по волнам находится над бездной. Неслучайно, в описании статуи, изображающей девушку из легенды, фигурируют морские дивы, держащие пьедестал.

Говоря о соотношении Фрези Грант с мифологическими персонажами — русалками, ундинами и т. п., нелишне вспомнить о современнике А. Грина, английском писателе-фантасте Г. Дж. Уэллсе и его малоизвестном произведении «Морская дева. Повесть, сотканная из лунного света» (1902)³. Впервые оно было опубликовано на русском языке в 1904 году в журнале «Вестник Европы».

Пока нами не обнаружены факты, свидетельствующие о знакомстве Грина с произведением английского писателя, но исключать такую возможность не стоит, тем более что между «Морской девой» и «Бегущей по волнам» есть интересные переклички. Сопоставление образов, созданных двумя современниками на основе общего мифологического материала, выявление их сходства и различия помогает понять сущность гриновской Фрези Грант.

Главная героиня повести Уэллса — русалка, сотни лет живущая на дне океана среди подобных ей морских существ. Влюбившись в преуспевающего молодого политика Гарри Чатриса, она является на землю и проникает в высшее лондонское общество под именем Дорис Талассия Уотерс.

Общение с Морской девой производит переворот в душе Чатриса, только теперь осознавшего пустоту и бессмысленность своей прежней жизни, которая была организована по законам трезвого расчета, и в которой главное место отводилось политической карьере. Герой приходит к пониманию, что его жизненный путь не был выбран им самим, а указан родителями, и потому соответствовал традициям высшего общества, а не собственным желаниям Чатриса.

Находясь в состоянии психологического кризиса, Чатрис отказывается от участия в предвыборной кампании и порывает со своей невестой. Но в душе героя повести происходит мучительная борьба между долгом, перед Аделиной, родными, обществом, и всецело захватившими его новыми чувствами: «Нас манит к себе идеал, этот светоч и путеводный огонь всего мира, этот маяк, горящий на далекой косе. Пусть он горит! Пусть он горит! Дорога ведет к нему, проходит мимо и... уходит дальше. Мой выбор сделан. Я решил остаться человеком, я решил жить и умереть человеком и нести на себе тяжести своего класса и своего времени. Я увлекся мечтой, но вы видите, что разум восторжествовал. И несмотря на горящий во мне пламень, я отрекаюсь от этой мечты. Жребий брошен... Отречение! Вечно — одно отречение! Вот что представляет жизнь для всех нас. Желания существуют только для того, чтобы отказываться от них, чувства — чтобы подавлять их. Мы не можем жить полной жизнью. Почему же мне быть исключением? Для меня она [Морская дева] — зло. Она несет мне смерть...» [Уэллс 1904, № 8, с. 718].

Тяга героя к идеалу, к новой, неизведанной жизни оказывается непреодолимой. Вполне осознавая, что последовать за Морской девой — для него означает погибнуть, Чатрис решается на этот шаг. В финале повести он скрывается вместе с таинственной гостьей в глубинах океана. Уэллс использует здесь распространенный мифологический мотив губительного очарования человека русалкой, чтобы изобразить конфликт между прекрасной мечтой и реальной жизнью. И решает его в традициях классического романтизма, показывая, что только смертью можно преодолеть трагический разрыв.

И Морская дева, и Фрези Грант воплощают собой идеал. Для Томаса Гарвея Бегущая по волнам олицетворяет манящее к себе Несбывшееся, этого «таинственного и чудного оленя вечной охоты» [Грин 1965, V, с. 7], подобно тому, как Морская дева в глазах Гарри Чатриса «является олицетворением Великого Неизвестного» [Уэллс 1904, № 8, с. 708]. Героинь Уэллса и Грина объединяют также мотивы незабываемой красоты и магического влияния на людей. (Ср. слова Чатриса, не сумевшего забыть Морскую деву: «Но зачем видел я ее лицо? Зачем слышал я ее голос!..» [Уэллс 1904, № 8, с. 718] и слова Больта, рассказывающего о Фрези Грант: «...тот, кто ее увидит, говорят, будет думать о ней до конца жизни» [Грин 1965, V, с. 87]).

Однако есть между ними и существенная разница, которая определяет отличные друг от друга трактовки идеала двумя писателями. Это различие проявляется в произносимых обеими героинями фразах, приобретающих характер лейтмотива. В повести Г. Уэллса несколько раз повторяются слова Морской девы: «Существуют другие, лучшие сны» [Уэллс 1904, № 8, с. 690], которые навсегда запечатлеваются в памяти Чатриса, зачаровывают его, отвращая душу героя от реальности.

Аналогичным образом в романе А. Грина фраза, сказанная Бегущей по волнам: «Не скучно ли на темной дороге?» [Грин 1965, V, с. 66], вспоминается Гарвеем. Но слова Фрези Грант имеют иной смысл. Бегущая по волнам не стремится увести героя с «темной дороги» обыденной жизни, она лишь напоминает о том, что мечта освещает извилистый путь человека, она предлагает свою помощь здесь, в реальном мире.

В повести Уэллса идеал ослепляет, лишает героя желания жить, у Грина — напротив, является спасительным маяком, придает человеку силы идти вперед. И если в «Морской деве» на первый план выходит мысль о недостижимости прекрасного, что придает повествованию трагический пафос, то в «Бегущей по волнам» прежде всего утверждается необходимость идеала в человеческой жизни. В гриновском произведении снимается обязательное для классического романтизма противостояние реального и идеального, которые становятся взаимодополняющими элементами. В этом секрет глубокого оптимизма романа.

В процессе анализа образа Бегущей по волнам возникают не только мифологические и литературные ассоциации, но и фольклорные. Внешним обликом Фрези Грант напоминает сказочных красавиц, ее портрет представляет собой набор типичных черт: круглое белое лицо, черные глаза и волосы, гибкий стан (ср. с пушкинским: «белолица, черноброва»). Сходство усиливает дорогой наряд девушки и золотые туфельки.

В истории Дези можно обнаружить некоторые параллели с сюжетом популярной сказки. Получив от феи красивое платье, Золушка попадает на бал. В романе Дези отправляется на празднество, удачно приобретя карнавальный костюм, заказанный и оставленный некой дамой (предположительно, Фрези Грант, которая предсказывает Гарвею встречу с девушкой).

По мнению В.И. Хрулева, образ Фрези Грант «являет собой трансформированный вариант феи или волшебницы, встречающейся у первых романтиков XIX века. Однако у Грина этот образ наделен философско-эстетическим смыслом, который резко отличен от традиционного содержания. <...> У немецких романтиков фея — неземное существо, увлекающее героя в некий ирреальный мир. У Грина же это метафора потенциальных возможностей человека и одновременно персонифицированное выражение его стремления к прекрасному» [Хрулев 1994, с. 107—108].

Итак, Бегущая по волнам далеко отстоит от своих вероятных прообразов. От указанных мифологических и фольклорных персонажей ее отличает высокое духовное начало. Нравственная ориентация образа Фрези Грант обусловлена включением в его структуру христианских мотивов, в первую очередь, мотива хождения по воде, и некоторыми перекличками с библейскими персонажами⁴.

О хождении по воде, как об одном из чудес Иисуса Христа, повествуют евангелисты: «В четвертую же стражу ночи пошел к ним Иисус, идя по морю. И ученики, увидевшие Его идущего по морю, встревожились и говорили: это призрак; и от страха вскричали. Но Иисус тотчас заговорил с ними и сказал: ободритесь; это Я, не бойтесь. Петр сказал Ему в ответ: Господи! Если это Ты, повели мне придти к Тебе по воде. Он же сказал: иди. И вышел из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти к Иисусу; но, видя сильный ветер, испугался и, начав утопать, закричал: Господи! Спаси меня. Иисус тотчас простер руку, поддержал его и говорит ему: маловерный! зачем ты усомнился?» [Евангелие от Матфея, гл. 14, 25—31].

Несколько моментов в указанном эпизоде Евангелия позволяют провести параллель с сюжетом романа «Бегущая по волнам». Во-первых, непосредственно мотив хождения по воде Иисуса Христа и Петра. Во-вторых, связанный с ним мотив веры, хотя Грин заменяет веру в Бога верой в собственные возможности, и, наконец, мотив спасения погибающего (Фрези Грант считают заботящейся о потерпевших кораблекрушение).

Согласно христианской мифологии аналогичное чудо совершает Мария Египетская, раскаявшаяся блудница, удалившаяся в пустыню ради искупления грехов: «она просит Зосиму через год на страстной четверг придти на берег Иордана со святыми дарами; на его глазах переходит она реку "немокренно", причащается из его рук и возвращается снова посуху» [Аверинцев 1982, с. 116].

Таким образом, хождение по воде — чудо, свидетельствующее либо об изначально божественной сущности мифологического героя (Иисус Христос), либо о божественной силе, обретаемой в вере (Петр), либо о святости, достигаемой путем самоотречения и служения Богу (Мария Египетская).

Мотив самопожертвования играет существенную роль в легенде о Фрези Грант. Девушка отрекается от семейной жизни, отца и родины во имя того, что внезапно и таинственно открывается ей одной. Автор акцентирует внимание на моменте короткого, но трудного выбора Фрези: «И вот, прежде чем успели протянуть руку, вскочила она на поручни, задумалась, побледнела и всем махнула рукой. Прощайте! — сказала Фрези. — Не знаю, что делается со мной, но отступить уже не могу» [Грин 1965, V, с. 86—87].

Одиночество — неотъемлемое условие подвижнического пути. На него обрекает себя и Иисус Христос: «Когда же Он еще говорил к народу, Матерь и братья Его стояли вне дома, желая говорить с Ним. И некто сказал Ему: вот, Матерь Твоя и братья Твои стоят вне, желая говорить с Тобою. Он же сказал в ответ говорившему: кто Матерь Моя, и кто братья Мои? И указав рукою Своей на учеников Своих, сказал: вот, Матерь Моя и братья Мои; ибо кто будет исполнять волю Отца моего небесного, тот Мне брат и сестра и матерь» [Евангелие от Матфея, гл. 12, 46—50]. Того же Христос требует и от своих учеников. Окруженный ими, он, тем не менее, в самые трудные минуты своей жизни оказывается в одиночестве.

Отзвук евангельского текста можно обнаружить в словах Фрези Грант: «Для меня там... одни волны...» [Грин 1965, V, с. 66]. Она также, как Сын Человеческий, с грустью осознает свою отделенность от окружающих. Фрези Грант отказывается от всего личного, от человеческого счастья ради спасения людей. Возможно, далеко не случайной в романе является фамилия девушки, которая переводится с английского как «дар».

В Бегущей по волнам можно также обнаружить некоторые черты другого библейского образа — Богоматери. В христианской мифологии Дева Мария предстает как защитница всех людей, в том числе плавающих и путешествующих. В православных церковных песнопениях она прославляется как «плавающих легкое по водам прехождение», «путешествующих добрая Водительнице» [«Акафист Пресвятой Богородице» 1993, с. 64]. Это качество актуализировано Грином в образе «богоматери бурь», покровительницы моряков, возникающем на страницах романа «Блистающий мир».

Путеводительница — один из основных эпитетов Богородицы (распространенный иконографический тип Девы Марии — Одигитрия, что переводится с греческого как «Путеводительница»), употребляемый в прямом и в переносном значении слова. Дева Мария спасает заблудшие души и помогает людям в трудных ситуациях (например, легенда о чудотворной иконе «Взыскание погибших» повествует о спасении Богородицей крестьянина, заблудившегося в пургу).

В роли путеводительницы выступает и Фрези Грант. Она указывает направление движения Гарвею, оказавшемуся один на один с океаном («Как станет светать, держите на юг и гребите так скоро, как хватит сил» [Грин 1965, V, с. 66]) и команде легендарного корабля, терпящего бедствие («Зюйд-зюйд-ост и три четверти румба! — сказала она можно понять как чувствовавшему себя капитану...» [Грин 1965, V, с. 103]). Однако Бегущая по волнам охраняет не только жизни, но и души людей. К Гарвею она является для того, чтобы предотвратить отчаяние брошенного на произвол судьбы человека («Я была с вами потому, чтобы вам не было жутко и одиноко» [Грин 1965, V, с. 66]).

Собственно говоря, Фрези Грант направляет главного героя романа на протяжении всего повествования. Ее таинственные слова становятся отправной точкой путешествия Гарвея, полного приключений. Она помогает герою в его поисках родной души.

Бегущая по волнам предстает в романе также в качестве суровой вершительницы правосудия, что позволяет соотнести ее с образом Богородицы как властной царицы. Так, Фрези Грант определяет наказание капитану Гезу, внушает страх его команде.

Следует упомянуть и о том, что отдельные детали портрета гриновской героини напоминают традиции иконографического изображения Божьей Матери: выразительные черные глаза, производящие «впечатление грозного и томительного упорства» [Грин 1965, V, с. 66], отсвет фонаря, окружающий лицо девушки, словно нимб, темное покрывало на голове.

Сознательное или бессознательное, на уровне архетипов, обращение автора к библейским мотивам наполняет образ Бегущей по волнам глубоким этическим смыслом.

В литературном контексте эпохи гриновская Фрези Грант соотносима с булгаковским Иешуа Га-Ноцри, олицетворяющим абсолютную духовность. Она так же, как и Иешуа, «земная жизнь которого — вечная дорога» [Лотман 1997, с. 752], выбирает бесконечный путь к прекрасному острову.

С другой стороны, если выстроить иерархию гриновских героев, то Бегущую по волнам следует поставить на верхнюю ступень — выше летающего человека из романа «Блистающий мир». И.К. Дунаевская считает Друда «вершинным воплощением гриновской концепции человека» [Дунаевская 1988, с. 154]. Однако, на наш взгляд, ближе к истине позиция Т.Е. Загвоздкиной, утверждающей, что «в герое явственно просматриваются такие черты, которые делают его уязвимым и далеко отстоящим от высокого нравственно-эстетического идеала русской литературы: индивидуализм, высокомерие, гордыня, надмирность» [Загвоздкина 1993, с. 166]. С точки зрения исследовательницы, Грин отвергает «замкнутую в себе духовность» [Загвоздкина 1993, с. 167].

Нам представляется, что именно Бегущая по волнам воплощает гриновский идеал человека, абсолютную духовность, но обращенную к земному, к людям. Друд принадлежит Стране Цветущих Лучей лишь наполовину. Для него важны дом и земные связи (Руна, Тави, Стеббс), его загадочный дар подпитывается от людей. Но окружающим Друд помогает скорее из прихоти. Он лишь забавляется тем, что расшевеливает косный человеческий мир, и в каждом зеркале желает видеть только свое отражение. В отличие от героя «Блистающего мира», Фрези Грант делает смыслом своего существования помощь людям. «Главное в Бегущей по волнам — свет. <...> Этот свет падает на тех, кто с Фрези встречается, испытует их и очищает» [Дунаевская 1993, с. 53].

Важную роль в осмыслении образа Бегущей по волнам и художественной концепции романа в целом играет остров, фигурирующий в легенде о Фрези Грант. Его значимость подчеркивает эпиграф произведения, взятый из книги французского писателя Луи Шадурна «Где рождаются циклоны»: «Это Дезирада... О Дезирада, как мало мы обрадовались тебе, когда из моря выросли твои склоны, поросшие манцениловыми лесами» [Грин 1965, V, с. 3]. В романе Шадурна Дезирада (от франц. désir — «желание») — долгожданный остров.

Образ острова Фрези Грант отсылает нас к архетипу рая. Согласно М. Элиаде, «земной рай, в существование которого верил еще Христофор Колумб (и полагал, что открыл именно его!), превратился к XIX веку в океанийский остров, но его роль в домострое человеческой души осталась прежней: там, на этом "острове", в этом "раю" бытие протекает вне времени и истории. Человек там счастлив, свободен и независим от внешних обстоятельств; ему не нужно зарабатывать себе на жизнь; женщины там "прекрасны и вечно юны"; никакой "закон" не властен над их любовью» [Элиаде 2000, с. 129].

Впрочем, представления о рае как о земле, затерянной в океане, существовали с древнейших времен. В шумеро-аккадской мифологии это Тильмун, «светлая», «первозданная страна», где восходит солнце (ср. с сияющим островом Фрези Грант, который она увидит на рассвете), в греческой — «острова блаженных» в Аиде, в китайской — «остров благословенных», в кельтской — зеленый Аваллон.

Примечательно, что в средневековых легендах «артуровского» цикла одной из хозяек «яблоневого острова» — потустороннего мира была фея Моргана, образ которой связан с культом воды (первоначальная форма ее имени — Morgen, т. е. «рожденная морем»), что позволяет соотнести ее с гриновской Бегущей по волнам.

Образ таинственного острова Фрези Грант вписывается и в славянскую традицию, создавшую легенду об опустившемся на дно озера Светлояр городе Китеже, населенном одними праведниками и устроенном по закону социальной справедливости (мотив опускания на дно океана присутствует и в романе Грина). В древнерусском фольклоре часто встречаются упоминания об острове Буяне, имеющем сакральный характер, месте пребывания мифологических персонажей (христианских святых).

«Острова блаженных» представляют собой потусторонний мир, попасть в который могут лишь герои/праведники, пройдя через смерть и обретя таким образом вечную жизнь. Аналогичная ситуация создается в легенде о Бегущей по волнам. Корабль, на котором плывет Фрези Грант, оказывается перед незнакомым островом на закате, традиционно символизирующем умирание. Неслучайно, успокаивая Гарвея, девушка говорит об акулах: «Кто бы ни были они в своей жадной надежде, ни тронуть меня, ни повредить мне они больше не могут» [Грин 1965, V, с. 67].

Семантика рая в образе легендарного острова актуализирована благодаря его подробному описанию: «был он прекрасен, как драгоценная вещь, если положить ее на синий бархат и смотреть снаружи, через окно: так и хочется взять. Он был из желтых скал и голубых гор, замечательной красоты» [Грин 1965, V, с. 86]. Своим обликом загадочная земля напоминает Небесный Иерусалим — один из вариантов христианского рая. «Материалы, из которых выстроен город, светоносны: они уподобляются то "чистому золоту" и "прозрачному стеклу"..., то 12 самоцветам из нагрудного украшения, которое должен был носить древнееврейский первосвященник, то жемчугу, символизировавшему духовный свет» [Аверинцев 1982, с. 365].

Многозначительной деталью в описании острова являются горы и скалы, на которых, согласно древнейшим представлениям людей, живут боги (например, Олимп в древнегреческих мифах). Важную роль играет они в христианской мифологии: на священной горе Синай Моисей разговаривает с Богом и получает скрижали с десятью заповедями, на горе Иисус молится Отцу Небесному (в том числе, о чаше накануне распятия), беседует с пророками Моисеем и Илией, произносит знаменитую Нагорную проповедь. Таким образом, горы придают острову сакральный характер и, символизируя духовное восхождение, утверждают нравственный подвиг Фрези Грант.

Итак, внешний облик острова, его таинственность, притягательность и недоступность (он окружен рифами) вполне соответствуют представлениям о рае — вечном идеале человечества. Неслучайно, в его образе сочетаются противоположные черты: хрупкость, призрачность (остров неожиданно возникает посреди океана и также внезапно исчезает, окутанный туманом) и прочность, незыблемость, которую несут в себе горы и скалы.

Остров Фрези Грант символизирует неизменно влекущий к себе и всегда ускользающий идеал. Однако смысл его заключается отнюдь не в том, чтобы уводить человека от действительности (ср. с рассказом «Путь», о котором упоминалось в первой главе), а в том, чтобы служить ему нравственным ориентиром в реальной жизни. Именно поэтому образ острова оказывается неразрывно связанным с образом Бегущей по волнам.

Важной для понимания идейно-художественной концепции произведения является оппозиция «остров — океан», актуализированная в словах Фрези Грант и Гарвея: «— Ночь темна — сказал я, с трудом поднимая взгляд, так как утомился смотреть. — Волны, одни волны кругом! <...> — Для меня там, — был тихий ответ, — одни волны, и среди них один остров; он сияет все дальше, все ярче. Я увижу его с рассветом» [Грин 1965, V, с. 66]. Семантическое поле образа океана в данном контексте создают понятия: ночь, тьма, волны, — отсылая нас к мифопоэтической традиции, согласно которой «океан — одно из основных воплощений хаоса или даже сам хаос... <...> Он безграничен, не упорядочен, не организован, опасен и ужасен, аморфен, безвиден...» [1982, с. 249].

Океан здесь воплощает враждебные человеку начала, которым противостоит Фрези Грант. Она появляется ночью или на рассвете, чтобы рассеять мрак, оградить человека от сил зла (символичен эпизод, когда Бегущая уводит за собой акул, спасая тем самым Гарвея). Ее свободное, бесстрашное скольжение по поверхности бездны символизирует победу духовности над хаосом внешнего мира.

Образ океана смыкается в произведении с образом темной дороги⁵, возникающим в словах Бегущей по волнам, ставших лейтмотивом романа. Темная дорога — символ человеческой жизни, направлять которую и призван идеал, воплощенный в образах прекрасной Фрези Грант и сияющего острова.

Образ Бегущей по волнам дается автором в двух аспектах: этическом и эстетическом. Воплощением нравственного начала в романе становится реальная / легендарная Фрези Грант. Реализацию второго аспекта обеспечивает сюжетная линия, связанная со скульптурным изображением Бегущей. Художественное совершенство в сочетании с одухотворяющим мрамор красивым старинным преданием делает статую центром Гель-Гью («Городу не хватало точки, а теперь точка поставлена» [Грин 1965, V, с. 108]), его главной достопримечательностью, даже святыней.

Сущностным качеством Бегущей по волнам является динамизм, подчеркнутый «именем» и многократно усиленный в результате наложения образов. Так идея движения, актуализированная в описании скульптуры, повторяется благодаря возникшему в воображении Гарвея образу корабля: «За ней грезился высоко поднятый волной бугшприт огромного корабля, несущего над водой эту фигуру, — прямо, вперед, рассекая город и ночь» [Грин 1965, V, с. 100]. Знаменательно и то, что статуя Бегущей оказывается сердцем карнавального действа.

Описание празднования 100-летия Гель-Гью, связанного с легендами о Фрези Грант и ее скульптурным изображением, несет в повествовании особую смысловую нагрузку. Согласно концепции народно-смеховой культуры М.М. Бахтина, карнавал — всенародный праздник, организованный по своим законам, в котором жизнь и игра меняются местами. Он знаменует возрождение и обновление мира, «временное освобождение от господствующей правды и существующего строя, временную отмену всех иерархических отношений, привилегий, норм и запретов», возвращение к «подлинной человечности отношений» [Бахтин 1990, с. 15].

Для А. Грина в карнавале особенно значимо его динамическое начало. Шумный городской праздник приобретает в романе символический характер. Карнавал в Гель-Гью представляет собой стихийное, «бесцельнее движение ради движения» [Грин 1965, V, с. 98], осмысленность которому придает статуя Фрези Грант. Она не только является пространственным центром, по мере приближения к которому хаотическое движение становится все более направленным, но и центром духовным, организующим горожан на защиту памятника от кучки богачей, противников карнавала.

Еще одним динамическим образом в романе, создающим семантический комплекс «Бегущая по волнам», является корабль. История парусника Сениэлей играет важную роль в структурно-смысловой организации произведения. Образ корабля в гриновском романе подвергается двойной мифологизации.

С одной стороны, на протяжении всего повествования «Бегущую по волнам» сопровождают легенды, связанные с ее созданием: старинное предание о первых поселенцах — основателях Гель-Гью и поэтическая сказка, придуманная Нэдом Сениэлем для маленькой дочери, о том, что корабль «выстроили на дне моря, пользуясь рыбой-пилой и рыбой-молотком, два поплевывавших на руки молодца-гиганта: "Замысел" и "Секрет"» [Грин 1965, V, с. 155].

Парусник создавался по законам искусства. Его внешняя красота соответствовала внутренней одухотворенности, источником которой стала любовь Сениэля к своей жене. Ради нее было построено «судно-джентльмен», предназначенное для путешествий и названное в честь брига, на котором плыли ее предки.

С другой стороны, в истории корабля своеобразно преломляется сюжет о Летучем голландце. Параллелизм с популярной средневековой легендой легко заметить в образах капитана, бесстрашного моряка, но жестокой, демонической личности, и членов его экипажа, сборища головорезов, в эпизоде насилия над пассажиром, ставшего причиной проклятия корабля.

Попав в руки Геза, «Бегущая по волнам» начинает служить преступлению, сбивается с пути. Поэтому Фрези Грант, покидая корабль, как бы предает его анафеме, заставляя разделить судьбу проклятого капитана («Прочь от корабля! — сказала она вдруг и повернулась ко мне. — Оттолкните его веслом» [Грин 1965, V, с. 64]). В финале романа становится известно о «смерти» парусника, оставленного командой при неизвестных обстоятельствах.

Отклонение от первоначального курса приводит «Бегущую по волнам» к остановке движения: «Палуба проросла травой; у бортов немало листьев и сучьев. По реям, обвив их, спускались лианы...» [Грин 1965, V, с. 178]. История корабля уподоблена здесь человеческой жизни (неслучайно, одним из средств создания этого образа является прием одушевления), благодаря чему в данном произведении снова возникает гриновская идея трагической расплаты за невыполнение высокого предназначения.

Судьбу «Бегущей по волнам» можно рассмотреть и в другом аспекте.

В романе бригантина представляет собой «парусный особняк». Возникает образ корабля — движущегося дома, что отвечает гриновским представлениям о гармонии динамического и статического начал. В описании «Бегущей» акцентирован ее «домашний» облик: большие окна, огромная библиотека, внутреннее убранство, в котором сказались личный вкус первого владельца, его заботливое стремление создать атмосферу уюта. Любовно построенный и связанный со многими воспоминаниями, корабль является домом для семьи Сениэлей.

В чужих, нечистоплотных руках он превращается всего-навсего в грузовое судно. «Бегущую» ждет конец любого заброшенного дома, когда Биче отказывается от нее из-за «довольно жалкого прошлого» [Грин 1965, V, с. 155], «невидимого следа», оставленного Гезом.

Следует отметить, что образ корабля-дома возникает не только в творчестве Грина, но и в произведениях Е. Замятина, М. Булгакова. По мнению Н.Н. Комлик, «этот многомерный образ-символ сконцентрировал общее для многих русских художников ощущение оторванности от тверди, умноженное бурным пространством одиночества...» [Комлик 2000, с. 36—37].

Однако у Грина корабль-дом имеет совершенно иной смысл. Он отражает стремление писателя слить воедино два противоположных начала: динамическое и гармоническое. Совершенно очевидна особенность гриновской трактовки взаимосвязанных понятий дома и движения. Художник (в пору своей творческой зрелости) не ставит их в оппозицию, в отличие от многих современных ему писателей, считающих, что неизбежным последствием движения становится бездомье.

Следует отметить, что словосочетание «Бегущая по волнам» не только выполняют номинативную функцию, но и являются условным знаком для людей особого склада души, отличающихся мечтательностью и творческим отношением к жизни, умением видеть невидимое, воспринимать мир во всей его сложности и неоднозначности, стремлением к идеалу.

В самом начале романа слова, таинственно услышанные Гарвеем, еще не имеют конкретно-образного содержания и служат сигналом к отправлению на поиски Несбывшегося. В финале произведения они становятся своеобразным паролем, свидетельствующим о принадлежности человека к указанному типу и объединяющим людей по принципу духовного родства (слова «Бегущая по волнам», как пароль, произносят при встрече с Гарвеем Дэзи и Филатр, что ведет к их узнаванию главным героем романа).

Примечания

1. Материалы мифов и легенд вообще очень широко используется в романе. Здесь нашла отражение так называемая морская мифология, сложившаяся в. эпоху Великих географических открытий: легенды о таинственных островах (остров Фрези Грант), брошенных командой судах (сюжет о Летучем голландце).

2. На это указывает и Т.Е. Загвоздкина. См. ее монографию: Особенности поэтики романов А.С. Грина. (Проблема жанра). — Вологда, 1985.

3. Интересная идея соотнесения А. Грина с Г. Уэллсом впервые возникает у В.Е. Ковского. В книге «Реалисты и романтики» он пишет: «Вряд ли Грину могли быть незнакомы рассказы, в которых английский прозаик явно предвосхищает его излюбленную тему — существование иного, фантастического мира, параллельного реальному и находящегося буквально "под руками": "Волшебная лавка" (на русском языке — в 1903 г.), "Дверь в стене" (на русском языке — в 1906 г.), "Замечательный случай с глазами Дэвидсона" (на русском языке — в 1909 г.)» [Ковский 1990, с. 275].

4. На христианские мотивы в гриновском творчестве уже указывали исследователи, в частности, И.К. Дунаевская (см. ее работу: Туда, где тихо и ослепительно... Опыт христианско-изотерического прочтения А. Грина // Наука и религия. — 1993. — № 8. — С. 52—55) и Т.Е. Загвоздкина (см. статью: Мифопоэтика феерии «Алые паруса» А.С. Грина // Мечта разыскивает путь: материалы VI Гриновских чтений, посвященных 120-летию А.С. Грина. — Киров, 2001. — С. 59—69). В пользу правомерности такого аспекта изучения произведений писателя свидетельствуют факты его биографии. Обладая быстрой памятью, Грин в гимназии хорошо знал библейские тексты и имел «пятерку» по Закону Божьему. В зрелые годы он не любил говорить о своих религиозных чувствах, но до конца жизни оставался глубоко верующим человеком.

В письме к первой жене, В.П. Калицкой, Александр Степанович признавался: «Религия, вера, Бог, — это явления, которые в чем-то искажаются, как только обозначишь их словами. <...>

Мы с Ниной верим как дикари, просто, ничего не пытаясь понять, так как понять нельзя. Нам даны только знаки участия Высшей Воли в жизни. Не всегда их можно заметить, а если научиться замечать, то многое, казавш[ееся] непонятным в жизни, вдруг находит объяснение». См. переписку: А.С. Грин — В.П. Калицкой (Феодосия, 8 апреля 1930) // Крымский альбом. — Феодосия — Москва, 1998. — С. 242.

5. Образ темной дороги перекликается с заглавным образом последующего гриновского романа «Дорога никуда», отдельные сюжетные элементы которого появляются в процессе работы над «Бегущей по волнам». Этот пример подтверждает мысль В.Е. Ковского, считающего характерной чертой гриновской творческой лаборатории «гигантский перебор сюжетных схем и эпизодов», в процессе его «возникают отдельные мотивы, образы, темы, которые в дальнейшем войдут в ядро замысла новых произведений» [Ковский 1990, с. 304].