На правах рекламы:

• предложение от obuchonok.ru

«Остров Рено»

После разгона II Государственной думы (1907 г.)¹ началась так называемая «столыпинская реакция».² Участились аресты, ссылки, казни, крайне левые партии снова ушли в подполье, в обществе же наступило разочарование в политической деятельности, подавленность и апатия.

Политическая реакция сказывалась во всех областях общественной жизни, в том числе и в литературе. Отразилась она и на творчестве Грина. К упадочному настроению, которое пережило тогда всё русское общество, у него присоединилась еще очень большая нервная усталость. Ведь он сначала просидел два года в севастопольской тюрьме, потом месяцев пять в Петербурге, был сослан, бежал и четыре года жил нелегально, что, конечно, тоже трепало нервы. Именно из-за этой нервной усталости Грин и отказался от работы в партии, открыто заявив: «Не хочу работать больше, устал, не хочу рисковать». И прямота этих заявлений обезоруживала. Грин не изменил революции, а только отошел от нее.

В это же время он нашел и свое призвание: это была литература. В первые годы писательства Грин был полон впечатлений, накопившихся от революционной деятельности, и писал на темы из жизни подпольщиков. Такими рассказами полна его первая книга «Шапка-невидимка». Но этот материал иссяк, а тем временем политическая реакция сказалась и в литературе.

В те годы, когда нарастало революционное движение, у читателей пользовались огромным успехом писатели-реалисты, группировавшиеся вокруг журналов левого направления: «Мир Божий»³, «Русское богатство»⁴ или же сотрудничавшие в сборниках издательства «Знание»⁵, которое возглавлял М. Горький. В них писали, кроме самого Горького, — Скиталец, Бунин, Чириков, Серафимович, Телешов, Юшкевич и другие. Но в эпоху реакции, когда уныние охватило интеллигенцию, вошли в моду писатели, уводившие читателей от общественной жизни в мир эстетики, эротики, мистики и фантастики. Ни эротика, ни мистика, ни эстетика не увлекли Александра Степановича. Его пленяли фантастика и романтизм.

Первым рассказом, в котором Грин заявил себя романтиком, был «Остров Рено». Самое название уже указывает на влияние Федора Сологуба. В быту Ф.К. Сологуб и А.С. Грин не выносили друг друга. В разное время мне довелось выслушать от них очень резкие отзывы друг о друге. Но как писателя Грин высоко ценил Федора Сологуба, и это сказывалось на его произведениях.

Помню, как однажды, возвращаясь домой, Александр Степанович купил какой-то «тонкий» журнальчик, кажется «Всемирную панораму»⁶ и, едучи на империале конки⁷, прочел там стихи Сологуба: «Люблю блуждать я над трясиной дрожащим огоньком...»

Дома, вечером, Александр Степанович ходил по комнате в раздумье, потом на память, отчеканивая каждое слово, сказал последние строки этого стихотворения:

Судьба дала мне плоть растленную,
Отравленную кровь.
Я возлюбил мечтою пленною
Безумную любовь.

В другой раз, тоже на память, произнес вступление к «Навьим чарам»⁸: «Беру кусок жизни грубой и бедной и творю из нее сладостную легенду, ибо я поэт».

У Сологуба страны Ойле и Мейрур, река Лигой⁹ и т. д. У Грина — остров Рено, город Зурбаган¹⁰ и прочее. Разница только в том, что у Сологуба страна Ойле — потусторонняя, мистическая, а у Грина — никакой мистики, все его острова и города на земном шаре.

В апреле 1909 года в «Новом журнале для всех» был напечатан рассказ «Остров Рено». Рассказ этот имел успех. С ним связано приятное воспоминание. Вскоре после выхода номера журнала с рассказом, Александр Степанович зашел за мной в лабораторию, и едва мы успели выйти на улицу, как он вытащил из кармана открытку и дал мне ее прочесть. Письмо было от Анатолия Каменского. В нем писатель восторженно отзывался об «Острове Рено». Радостна была и высокая оценка, высказанная Каменским, и ощущение доброты и справедливости, сквозившее в письме; далеко не всегда писатели так щедро оценивают друг друга.

Довольно долгое время спустя после того, как был напечатан «Остров Рено», Грин очень удивил меня, сказав, что написал этот рассказ под влиянием одной моей фантазии. Он напомнил мне, как я ему рассказала сон, из которого собиралась сделать фантастическую повесть. Снилось мне, приблизительно, следующее: раннее утро, росистый рассвет; на лугу, около опушки, недалеко от дачного поселка, лежит огромное, непохожее ни на одного из земных обитателей, чудовище. Оно упало с другой планеты. Чудовище страшно своей величиной и необычайностью, но в то же время оно и жалко, так как плохо чувствует себя в нашей обстановке. Днем его, конечно, найдут люди, но что произойдет из этого, я не знала и вскоре всю эту затею бросила и забыла.

Между этим сном-фантазией и фабулой «Острова Рено» нет ничего общего. Поэтому мне захотелось проверить, правильно ли я поняла Грина. Когда осенью 1927 года мы с Александром Степановичем подробно вспоминали его жизнь, чтобы проверить канву биографии, составленную мною, я спросила, не обманывает ли меня память насчет того, что моя фантазия о чудовище с другой планеты послужила косвенной причиной написания «Острова Рено». Грин живо подтвердил, что так оно и было. Но, к сожалению, я не расспросила, какая зависимость была между моей простенькой фантазией и его ярким рассказом. Я была увлечена проверкой фактов его биографии. Мысль, что Александр Степанович может быть недолговечным, мне и в голову не приходила.

Вспоминая об этом теперь, я могу объяснить эту зависимость только так: в химии известно такое явление: в стакане находится жидкость, называемая «насыщенным раствором», например, вода, в которой растворено так много соли, что при прибавке соли это новое количество уже не растворяется. Раствор прозрачный, соли в нем не видно. Но достаточно бывает провести вдоль стенок стакана стеклянной палочкой, как жидкость в одно мгновенье застывает в виде массы кристаллов, сразу в ней обнаружившихся. Трение палочки о стенки стакана дало толчок к завершению назревшего процесса кристаллизации.

Нечто подобное произошло и с написанием «Острова Рено». Мысли-мечты о том, что надо бы написать захватывающий рассказ о стране и людях, непохожих на повседневных будничных людей, давно зрели в душе Грина. Но нужен был какой-то незначительный толчок, вроде трения стеклянной палочки о стенки стакана, чтобы выявить бродившие в сфере фантазии, картины и образы.

Но если Грин, романтик и мечтатель, создал из фантазии о чудовище — «Остров Рено», то Грин-реалист создал из нее нечто совсем другое. В самом конце «Приключений Гинча» мы читаем: «Он (Лебедев-Гинч. — В.К.) пережил... в заключение страшную и яркую фантасмагорию. Дело было неподалеку от дач, в лесу. Золотистый лесной день видел начало пикника, в котором, кроме Лебедева, участвовали доступные женщины, купеческие сынки и литературные люди в манишках. Загородная оргия с кэк-уоками¹¹, эротическими сценами и покаянными слезами окончилась к ночи. Все разбрелись, а Лебедев, или, как он стал сам называть себя, Гинч, в темном состоянии мозга, заполз в кусты, где проснулся на другой день самым ранним утром, к восходу солнца.

Сонные видения мешались с действительностью. Он лежал на обрыве, край которого утопал в светлом утреннем тумане; вокруг свешивалась зелень ветвей, перед глазами качались травы и лесные цветы. Гинч смотрел на всё это и думал о девственной земле ледниковой эпохи. «Первобытный пейзаж», — пришло ему в голову. Думая, что грезит, он закрыл глаза, боясь проснуться, и снова открыл их. На обрыве, чернея фантастическими контурами, шевелилось что-то живое, напоминающее одушевленное огородное чучело. У этого существа были длинные волосы; кряжистое, тяжеловесное, оно передвигалось, припадая к земле, а, выпрямляясь, пересекало небо; тень урода ползла к лесу.

Выкатилось петербургское солнце, заиграло в траве. Гинч думал о чудовище, рождающемся из недр земли; первобытным человеком казалось оно ему, девственным произведением щедрой земли. Наконец Гинч проснулся совсем, встал, озяб и узнал окрестность. Невдалеке желтели дачные домики.

Чудовище подошло ближе. Это был безногий, с зверским лицом, калека нищий, изодранный, голобрюхий и грязный. «На сотку¹² благословите, барин», — сказало отрепье».

Примечания

1. После разгона II Государственной думы (1907 г.)... — Государственная дума — законосовещательное, представительное учреждение Российской империи (1906 — окт. 1917). Учреждена Манифестом 17 октября 1905 г. Всего проведено 4 созыва. Действие II Государственной думы длилось с 20 февраля по 2 июня 1907 г.

2. ...«столыпинская реакция». — Система репрессивных мер, направленная на подавление революции 1905—1907 гг., которой руководил Председатель Совета министров П.А. Столыпин.

3. ...«Мир Божий»... — Литературный и научно-популярный журнал либерального направления. Основан А.А. Давыдовой 13 декабря 1891 г., издавался в Петербурге в 1892—1906 гг.

4. ...«Русское богатство»... — Журнал либерально-народнического направления, издавался с 1876 г. по 1918 г. Основан Н.В. Савичем в Москве, затем издание перенесено в Петербург. С 1904 г. главный редактор — В.Г. Короленко.

5. ...в сборниках издательства «Знание»... — Литературные сборники, издававшиеся в 1904—1913 гг. при деятельном участии М. Горького книжным товариществом «Знание», существовавшем в Петербурге в 1898—1913 гг.

6. ...«Всемирную панораму»... — Ежемесячный журнал, выходивший в Петербурге в 1909—1911 гг., редактор и издатель Б.А. Катловкер.

7. ...на империале конки... — Верхняя часть вагона конки с местами для пассажиров.

8. ...к «Навьим чарам»... — Роман Ф. Сологуба «Навьи чары» печатался в альманахе «Шиповник» в 1907—1914 гг. В завершенном виде получил название «Творимая легенда».

9. ...страны Ойле и Мейрур, река Лигой... — Вымышленные географические названия в произведениях Ф. Сологуба: стихотворения «Звезда Майр» (1898), «Мой прах истлеет понемногу...» (22 сентября 1898), рассказ «За рекой Мейрур», роман «Творимая легенда».

10. ...остров Рено, город Зурбаган... Вымышленные географические названия в произведениях Грина: рассказы «Остров Рено» (1909), «Зурбаганский стрелок» (1913) и др.

11. ...с кэк-укоками... — Кекуок — бальный и эстрадный танец, возник в США на рубеже XIX—XX вв. на основе танца американских негров. На эстраде кафешантанов выродился в вульгарный танец, близкий к канкану.

12. ...на сотку... — Здесь: сто граммов спиртного.