Иллюзия присутствия
Болезнь всю зиму 1932 года держала Александра Степановича в постели. Когда возвращались силы, он снова работал. Только работа скрашивала угрюмые зимние месяцы. Работа да еще сознание, что рядом — преданная душа, близкий человек, который вот уже одиннадцать лет делит с ним горе и радость. Ежегодно в день свадьбы Грин посвящал жене стихотворение. То же было в последний раз, 7 марта 1932 года. Приведем заключительное четверостишие:
Я болен, лежу и пишу, а она
Подглядывать к двери приходит.
Я болен, пишу, а любовь не больна —
Она карандаш этот водит.
Собственно началом этого чувства можно считать 23 мая 1918 года — день, когда Грин назначил Нине Николаевне свидание у памятника «Стерегущему» в Питере, чтобы перед ее вынужденным, по болезни, отъездом передать свернутый в трубку листок со стихотворением, в котором были такие строки:
...Я вечно один,
Но все-таки Ваш паладин.
. . . . . . . . . .
И вы, дорогая,
Являетесь мне,
Как солнечный зайчик
На темной стене.
Это чувство А.С. Грин сохранил, как видим, до последних дней жизни. Что же до ответного чувства Нины Николаевны, то приведем ее признание своей роли жены и верного друга Александра Степановича, сделанное позднее (в письме критику К. А Зелинскому, 24.11.38 года):
Недели через три после начала болезни доктор Федотов высказал предположение, что у Александра Степановича началось обострение туберкулеза легких... Когда он мог им болеть? Александр Степанович не помнил. Видимо, в годы тяжелой юности...
Федотов утешал, что туберкулезные обострения не проходят так быстро...» Питайте, питайте, питайте — это самое главное. И мы питали его. Мать целые дни бродила по окрестным деревням, снесли в торгсин все оставшиеся золотинки и серебринки, даже ризы со всех икон. Все, кроме моих золотых ручных часиков, которые Александр Степанович не разрешил мне продавать. «Это будет на самую-самую трудную минуту, когда уже никакого другого выхода не останется», — говорил он.
Н.Н. Грин
«Вся моя человеческая жизнь оправдана одиннадцатью годами жизни с Александром Степановичем. За шесть лет после его смерти я, конечно, невероятно изменилась, душевно постарела, погрубела, но знак А.С. всегда останется на моем существе. И, как бы ни была трудна мне жизнь с ним, она была прекрасна».
Последняя фотография А.С. Грина. Июнь 1932года
Низкое окно на север удручало. Взгляд упирался в сруб колодца с ведром на веревке. Хотелось зелени, солнца. Нина Николаевна решила обменять давний подарок Александра Степановича — свои золотые часики — на глинобитный домишко с южным окном, и 7 июня перевезла тяжелобольного в новое, не чужое жилище — в первый за его жизнь настоящий домик посреди сада.
Домик в Старом Крыму достался непросто.
«Мне хотелось сделать что-то, чтобы спасти его... И первым делом пошла к монахиням дать им согласие обменять часы на хатку. Оказалось, что в домике вместе с ними живет заведующий молочным заводом, который, по их словам, сразу же освободит помещение... Но, к великому моему удивлению, он категорически отказался выехать. Оказалось, что монахини даже не предупредили его о продаже. А часы уже были отданы им, и сделка оформлена. Я объясняю жильцу, что муж мой тяжело болен, что для спасения жизни необходимо перевезти его на другую квартиру.
«А мне плевать на вашего мужа и на его болезнь, — сказал этот человек, — пусть он подыхает. А монахинь я выгоню, купчую вашу похерю, сам буду здесь жить».
Май проходил, а я все не могла добиться выселения жильца, чтобы перевезти Александра Степановича...
Получалось, что ни часов у меня не осталось, ни новой квартиры... Сделка моя с монахинями, по существу, была незаконной: домик... стоил около пятисот рублей, а часы... две тысячи рублей, и за золото ничего не разрешалось покупать. Все шло через торгсин...
Июнь. На улице К. Либкнехта, перед домиком № 56, отцветают акации. Гроздья полуосыпались, и пространство перед калиткой усеяно желтоватым сухим цветом. Он застревает в траве придорожных кюветов, набивается в колеи.
Нина Николаевна Грин среди санитарок санатория «Старый Крым» на пляже в Феодосии. Фото 1936года
Домик стоит в глубине сада. Здесь Грин прожил свой последний месяц, вплоть до 8 июля 1932 года. Сад выглядит почти так же, как в те далекие дни («сад был запущен, зарос густой травой и дикими маками»). Его не перепахивают, слишком не обрезают, оставляя разрастаться свободно. В траве там и сям полевые цветы — ромашка, цикорий, мак-самосейка.
А жилец все не выезжал... «Не лезьте больше ко мне, не уйду и все. И больше не появляйтесь здесь. Выгоню...»
И вдруг — о чудо! 6 июня 1932 года, вечером, он неожиданно приходит к нам... и предлагает немедленно обменяться квартирами... Одна из монахинь внезапно заболела, и врач предположил, что у нее брюшной тиф. Тиф был лучшим для меня адвокатом».
Н.Н. Грин
Если еще представить на месте сегодняшнего новенького штакетника низкую неровную стенку из камня, сложенного на глине, а в домике — земляные полы, то «иллюзия присутствия» станет почти полной.
Грецкий орех живет до тысячи лет, а первый урожай дает только в 10—12 лет. Дерево считается символом изобилия и долголетия. У него могучая тенистая крона, листья пахнут йодом. Все части растения применяют в медицине. Плоды вкусны и полезны — прежде всего для улучшения умственной деятельности.
«Раскусили, вынули —
редкая утеха —
умные извилины
грецкого ореха...»
На вопрос Нины Николаевны, нравится ли здесь, Грин, по ее словам, ответил: «Очень. Давно не чувствовал такого светлого мира. Здесь дико, но в этой дикости — покой. И хозяев нет».
При жизни писателя сад был пошире. На соседнем участке очутился теперь «мемориальный» грецкий орех — причудливо изогнутое старое дерево. Так, двумя мощными ветками из самой земли, почти без ствола, вырастает дерево от свободно брошенного орехового ядра, если только росток не подправят обрезкой (бывает, что из земли «кустом» поднимаются три, а то и четыре ветки).
Антон Павлович Чехов как-то обмолвился, что Америка породила двух великих писателей — Марка Твена и Эдгара По.
Грин любил это дерево: «Вот здесь-то я и напишу свою «Недотрогу», под этим орехом, как в беседке».
Однако перед этим орехом, подальше от дома, где лежал больной, пришлось совещаться врачам. Они согласно определили — рак, «далеко зашедший случай», операция бесполезна.
За два дня до смерти Александр Степанович пригласил священника, чтобы исповедаться и причаститься.
Он никогда не скрывал своего отношения к Богу. Однажды молодой сотрудник московского журнала Василий Гросман попросил у Грина «антирелигиозное произведение, которое бы показывало во всей своей неприглядности...» и тут ему все это надоело. Он сказал: «Вот что, молодой человек, я верю в Бога». Я страшно замешался, зашелся и стал извиняться. «Ну вот, — сказал Грин очень добродушно, — это-то зачем? Лучше извинитесь перед собой за то, что вы неверующий. Хотя это пройдет, конечно. Скоро пройдет».
Летом домик весь в зелени. С одной стороны входной двери вьется виноградная лоза, с другой — розы. Перед фасадом, слева от окна, зацветает старый куст сирени, задний угол дома до самой крыши густо увит плющом.
Домик А.С. Грина в Старом Крыму. Современное фото
В доме две комнаты. Направо — экспозиционная: фотографии, воскрешающие жизнь Грина в Старом Крыму, портреты писателя, документы, первые издания книг, автографы... Налево — его комнатка. Здесь он жил и здесь умер, — художник, подобных которому, по свойству воображения, всегда были считанные единицы. Сам А.С. Грин любимейшим из этого ряда назвал бы, конечно, Эдгара По, чей портрет — единственный в комнате! — висит на стене, в простой глубокой рамке-коробке под стеклом.
На ломберном столике в комнате А.С. Грина
У широкого трехстворчатого окна стоит застеленная кровать. Точнее — старинная, собранная из толстых железных труб койка на сетке. На полу, ковриком, — барсучья шкура. Слева — узкая простая кушетка, справа в углу стоит знаменитый ломберный столик с изящно выгнутыми ножками, с легкой резьбой по дереву, с квадратом сукна сверху — темно-зеленого, вытертого до предела.
Комната А.С. Грина в старокрымском домике
На столе фотографии А.С. Грина и Нины Николаевны, шкатулка, пресс-папье, несколько безделушек, в том числе пойнтер — чугунная собака от большого письменного прибора («она со мной имеет некоторое сходство», — говорил Александр Степанович).
Домик Грина в Старом Крыму. У входа — бюст писателя работы Татьяны Гагариной. Фото 2007 года
Рядом с кроватью — тумбочка, на ней — граненый стакан, солонка, тарелка с ложкой и вилкой. На окне — пепельница, в ней лежит толстый деревянный мундштук. Еще, чтобы всегда под рукой, на окне звонок вызова. Ваза, в которой стоят розы.
Скульптуру Грина перед его домиком и фигуру Фрези Грант над могилой создала скульптор Татьяна Гагарина. Она родилась в Старом Крыму и долго жила в Коктебеле. Окончила Ленинградский институт скульптуры и живописи, работала в Ленинградских мастерских и почти каждое лето приезжала в Крым.
В 1991 году Татьяна Алексеевна трагически погибла. Похоронили ее в Коктебеле.
И, наконец — часы-будильник, тяжелая прямоугольная коробка с ручкой сверху, с белым эмалированном циферблатом. «Не люблю я одну здесь вещь, — сказал Александр Степанович про этот будильник. — Он не возвращает прожитых мгновений...»
Всю жизнь, до последних мгновений, вобрали в себя книги Александра Степановича Грина; они-то и возвратили его нашему времени.
Сколько надо было казней,
зависти, наветов, козней,
веры в правду безотказной,
ранней смерти, славы поздней,
чтоб возник под этим небом,
небом из аквамарина,
твоим небом, Киммерия,
звук прекрасный —
имя Грина,
мир из выдумки и правды,
мир блистающий, мир добрый,
колыбелька и некрополь —
тихий домик, Старый Крым...