Глава 15. Пасха, год 1922-й. «Бессовестный Котофей». Знакомство Нины с Верой Павловной. Нашлись «Корабли в Лиссе». Голод в провинции. Преследование священников. Встреча с Домбровским: Ваш атеизм скоро пройдет. «Алые паруса»

Весна наступала неровная — с вьюгами, оттепелями, туманами и гололедом. Сердце Нины отзывалось на перепады давления — начинались перебои, приступы сердечной слабости, когда в том месте, где полагается быть сердцу, ощущалась пустота.

Александр Степанович уговорил Нину поехать на несколько дней к матери.

— Не будет наших этажей. Мама тебя откормит. Курить рядом никто не будет.

— Ты же выходишь.

— А возвращаюсь прокуренный.

— А как ты без меня?

— Буду работать, буду ходить в столовую Дома искусств. Сейчас, к тому же, Великий пост.

Пасха в 1922 году приходилась на 16 апреля.

Посадив Нину в вагон, Александр Степанович строго сказал: — Отдыхай, я приеду. Мое письмо, смотри, не читай.

— А вот и прочту.

— Нехорошо читать чужие письма.

— Ну, что ты, Саша? Разве чужие? И что за секреты с мамой? Устроившись у окна, она тут же развернула письмо и показала Александру Степановичу. Тот, идя вдоль вагон, укоризненно качал головой, делал страшные глаза.

Нина прочла: «Милая Ольга Алексеевна!

Шлю Вам теплоту моего неостывающего сердца с покорнейшей просьбой присмотреть за подательницей сего. Надеюсь, что у нее хватит совести не читать это письмо; если же она прочтет, то пусть как лично от меня услышит: «Бессовестный Котофей!»

Итак — она чувствовала себя неважно последнее время — то есть были перебои и недобои, и уставала, — то очень прошу вас не давать ей ходить, уставать и чтобы спать ложилась пораньше. Также ей нельзя ходить босой по известным американским делам.

Желаю Вам здоровья и душевной бодрости.

Искренне любящий Вас А.С. Гриневский.
4 апр<еля> 1922 г.»¹

Нина пробыла у матери всю Страстную, а к Пасхе приехал Александр Степанович.

Новая экономическая политика начинала приносить зримые плоды. «Красная газета» писала: «Давно уже Петербург не видел такого огромного количества куличей и пасок, как в нынешнем году. Аршинными куличами, ласками, ватрушками, пончиками завалены витрины булочных и кафе. Некоторые куличи стоили 25 миллионов. Обороты на рынках были триллионные. В субботу мясо превышало миллион за фунт, а хлеб к вечеру дошел до двухсот тысяч».

К дням весны 1922 года относится знакомство Грина, впоследствии перешедшее в дружбу, с молодым журналистом Эдгаром Михайловичем Арнольди.

Арнольди рассказывает: «Мой приятель Платон Корыхалов <...> горячо увлекся планами создания газеты, которая не имела бы официального характера. <...> После долгой возни и хлопот Корыхалову удалось уговорить руководителей Петроградского отделения <...> РОСТа приняться за выпуск раз в неделю «Вечернего телеграфа»,² в выходной день «Вечерней Красной газеты».³ <...> Вкладной лист намечался как литературное приложение.

— В этом приложении надо тиснуть нечто особенное, очень интересное и непохожее на то, что печатается в газетах, — сказал мне Платон. <...>

Я сразу подумал, что самым «непохожим» могло быть написанное Александром Грином. Несомненно, он был единственным в своем роде. <...> Грином я увлекался с детства. <...> В своей вымышленной стране он находил людей, каких не обнаруживал в обыденном мире. Они были для него реальны, как был для него реален мир, в котором он их поселил.

Вполне понятно, я очень волновался, когда шел к Грину. Как меня примут, сумею ли я изобразить должную солидность <...> «представителя редакции» при моем явно несолидном возрасте? А встреча с известным писателем волновала еще больше. Я не помню, кто мне открыл дверь, провел в комнату с грошовой мебелью, с тенью нищеты по углам и предложил подождать. Через минуту вошел высокий худой человек. У него было удлиненное лицо, несколько выступающие скулы, высокий лоб, характерный рисунок носа. Запомнились сурово сжатые губы и задумчивые, усталые глаза. Это было лицо много пережившего и передумавшего, видавшего виды человека. Он протянул мне большую костлявую руку и представился:

— Беллетрист Грин.

С трудом подавляя волнение, я старался как можно внушительнее изложить дело, по которому пришел, и расположить к нашему начинанию. Я терялся, и мне казалось, что я говорю несуразно. Но Грин слушал очень внимательно, не перебивая, и это меня успокоило. Когда я закончил, <...> он ответил очень благожелательным тоном, словно разговаривал с почтенным человеком:

— Сейчас я заканчиваю повесть. Называется она «Алые паруса». Я выберу подходящий отрывок, какой может быть интересным для вашего читателя. <...> В следующий раз Александр Степанович вручил мне несколько листков тетради, плотно исписанных твердым почерком. Я получил начало второй главы «Алых парусов», озаглавленную «Грэй». <...> Это было в самом деле необычайно и непохоже ни на что другое! Мы с Платоном в полном восхищении прочли рукопись и с гордостью решили, что доставим будущим читателям «Телеграфа» большое, редко испытываемое удовольствие. <...> Отрывок «Грэй» занял весь подвал вкладного лита в первом номере «Вечернего телеграфа», вышедшего восьмого мая 1922 года... Но читатели не были потрясены, газета раскупалась плохо».⁴

Весной, в конце мая, Нина, наконец, познакомились с Верой Павловной; до этого они лишь слышали друг о друге от Александра Степановича.

На Караванной улице, в ателье артистки Виктории Владимировны Чекан, жены известного драматического артиста Мгеброва, время от времени устраивались литературные вечера. 22 мая на такой вечер был приглашен Александр Степанович: он уговорил Нину пойти с ним.

«Познакомив меня с несколькими подошедшими к нам людьми, — рассказывает Нина Николаевна, — Александр Степанович подвел меня к полной, средних лет даме со светлыми карими глазами, внимательно смотревшей на меня, и сказал:

— Вот, Нинуша, знакомься с Верой Павловной. А ты, Верочка, люби и жалуй мою Нину Николаевну.

Дама встала и, ласково глядя на меня, сказала несколько приветливых слов. Она мне сразу понравилась. Я ее уже знала по портрету, но он не передавал тепла и живости ее черт. Посидели, поговорили о пустяках, но внимательно вглядываясь друг в друга. «Вот какая жена была у Саши», — думала я. И не было никаких ненужных мыслей, ревности к прошлому. Вскоре мы стали друзьями. Много значил в наших отношениях с Верой Павловной такт и ум Александра Степановича, его душевная тонкость, сумевшие сразу придать этим отношениям правильный тон».⁵

Калицкие жили относительно благополучно; вышла книга Казимира Петровича — «Геология нефти», получившая в прессе высокую оценку. Рецензенты отмечали среди других высоких качеств монографии — «обилие фактов, свежесть изложения, строгую научность, ясность стиля, оригинальность мысли, живой язык».⁶

После встречи на вечере Чекан Грины и Калицкие стали заходить друг к другу.

Той же весной двадцать второго года была у Гринов нечаянная радость. Однажды Александр Степанович пришел домой оживленный, почти ликующий; он показал Нине папку, заношенную, серого цвета: «Ты подумай: нашлась рукопись «Кораблей в Лиссе», я тебе о ней рассказывал, помнишь? Сегодня встретил Анну Берзинь, мы у них всё прятали с Вержбицким, когда я был в Москве. Она долгое время считала меня погибшим, а когда услышала, что я живу в Питере, взяла ее с собой. Она здесь на какой-то конференции».

Грин раскрыл папку. Серая бумага, рыжие чернила.

— Почитаем сегодня, Котофей?

В больших городах стало легче с продуктами, но в провинции по-прежнему свирепствовал жестокий голод. Одной из наиболее многострадальных губерний была родная Грину, Вятская.

«Красная газета» за 11 мая 1922 года напечатала письмо доктора Шлемовича, возглавлявшего санитарную комиссию, направленную из Петрограда. «Голод начинает чувствоваться от Вятки, — пишет он. — На станции Екатеринбург куча детей, вернее, тени их, изможденные матери и отцы валялись с потухшими глазами на своем жалком скарбе. Каждый день с вокзала выносятся трупы. Людоедство с каждым днем прогрессирует».

Среди других мер, принятых правительством по борьбе с голодом, было изъятие из храмов церковных ценностей. Помимо основной цели преследовались — и успешно — несколько побочных: разорение церквей стало вехой в борьбе с православием; это была антирелигиозная акция, рассчитанная наверняка: ценности, хранящиеся в церкви, были не просто драгоценным металлом — это были веками хранимые реликвии. Их изъятие неминуемо должно было вызвать конфликты с наиболее мужественными священнослужителями. Тогда народ узнает, кто хочет продлить его страдания, отказываясь помочь.

Патриарх Тихон, выступивший против кампании, был арестован и заточен в Донской монастырь. Прошло несколько процессов, в результате которых было расстреляно одиннадцать священников.

Гонение на церковь вряд ли могло оставить спокойными семейство Гринов. До революции Грин, будучи православным, к обрядной стороне религии был равнодушен. Однако, в дни, когда вера стала гонимой, а проповедующие учение Христа — мучениками; когда Александр Степанович попал в семью глубоко верующих людей, где чтились обряды не формально, а искренне, к нему вернулась вера детских лет. Это был оазис, убежище в расколотом ненавистью мире.

Укладывая спать Нину, он всегда крестил ее на ночь — как ребенка. Они вместе ходили в церковь, а, когда были в Лигово, — с матерью.

В «Блистающем мире» чуть приоткрывается это новое во внутренней жизни Грина: «Но друг был тут, рядом, — стоило лишь с доверием обратиться к нему. Его голос был так же спокоен, как и в дни детства, — вечен, как шум реки и прост, как дыхание. Следовало послушать, что скажет он, выслушать и поверить ему».⁷

Несколько забегая вперед, следует обратиться к рассказу о встрече с Грином Юрия Домбровского, по непонятной рассеянности составителя и редактора попавшего в сборник воспоминаний о Грине.⁸ Домбровский в юности работал журналистом акционерного общества «Безбожник»⁹ и собирал материалы для сборника. Это было в 1930 году. Решено было попросить новеллы или очерки у известных писателей, в том числе у Грина. Найдя Александра Степановича, бывшего в то время в Москве, Домбровский стал ему растолковывать — нужно антирелигиозное произведение для сборника.

Грин тогда уже не печатался, но кривить душой не мог. После долгого разговора, Александр Степанович пытался уговорить Домбровского напечатать отрывки из его автобиографических очерков, а тот, ничего не понимая, настаивал на том, что нужен именно антирелигиозный материал. «И тут ему вдруг это надоело, — пишет Домбровский, — Он сказал: "Вот что, молодой человек, — я верю в Бога". Я страшно смешался, зашелся и стал извиняться. "Ну, вот, — сказал Грин очень добродушно, — это-то зачем? Лучше извинитесь перед собой за то, что вы неверующий. Хотя это пройдет, конечно. Скоро пройдет"».¹⁰ После почти тридцатилетнего пребывания Домбровского в недрах ГУЛАГа это действительно прошло.

В июне Грины снова уехали в Токсово. На этот раз дача им ничего не стоила: Апоровские предложили занять тот же класс пустой школы. Всё повторилось: ранние утра на озере, рыбная ловля, далекие прогулки в лес. Александр Степанович почти не работал над романом, только обдумывал его. «Он лишь кое-что записывал и, как всегда, думал, — вспоминает Нина Николаевна. — Я это знаю, потому что он мог часами сидеть, куря, молча, задумавшись».¹¹

Как-то Пяст привез Грину письмо от частного издательства «Радуга».¹² Редактор Пошехонов предлагал срочно написать брошюру о лейтенанте Шмидте объемом в три печатных листа. Александр Степанович, подумав, согласился: лейтенант Шмидт был героем его севастопольской молодости. Прямой и чистый, как свеча, он пошел на дело, заведомо обреченное; гибель его была высока и прекрасна.

Вместе с Пястом Грин поехал в Петроград, подписал договор, получил аванс, и, вернувшись в Токсово, засел за работу. Несколько раз пришлось съездить в питерские библиотеки. Работа шла легко. К концу лета брошюра была закончена.

Осенью Грины вернулись в Петроград. Александр Степанович занялся романом. «Работа над "Блистающим миром" прерывалась у Александра Степановича очень часто, — рассказывает Нина Николаевна, — он писал рассказы для "Красной газеты". Платили там хорошо. Александр Степанович с увлечением и легко написал несколько своих маленьких новелл. Среди них — "Убийство в Кунст-Фише" и "Словоохотливый домовой". В декабре он получил предложение от Ленгиза на сборник рассказов. Материально положение очень улучшилось. Обзавелись бельем, новой печью, кроватями. Ели прилично».¹³

В частном издательстве «Полярная звезда»¹⁴ вышел сборник рассказов Грина «Белый огонь»; в нем впервые был напечатан рассказ «Корабли в Лиссе», нашедшийся столь счастливо. В вечернем выпуске «Красной газеты» от 2 декабря 1922 года выходу сборника была посвящена краткая заметка: «Рассказы Александра Грина. Вышла из печати в издании "Полярной звезды" книжка рассказов А.С. Грина "Белый огонь". Кроме рассказа, давшего название сборнику, в книгу вошли еще два рассказа: "Канат" и "Корабли в Лиссе". Новые рассказы, также, как и прежние произведения этого писателя, авантюрны, и героями их являются люди, носящие по-прежнему экзотические имена».

Осенью Александру Степановичу пришлось съездить на несколько дней в Москву, чтобы уладить литературные дела.

«Дней через пять, — пишет в воспоминаниях Нина Николаевна, — Александр Степанович вернулся. Веселый, с пакетами в руках, он постучал в дверь нашей квартиры. Я быстро выбежала на его стук. Раскинув руки с пакетами, он запричитал, обнимая меня: "Ох, Нинуша, ох, моя дорогая, стосковался до смерти!".

Смеясь и радуясь, мы прошли по темному коридору в нашу комнату. И тут я увидела, что на Александре Степановиче одето что-то странное. Уехал он в пиджаке, а теперь на нем было новое драповое пальто-недомерок. Я сначала опешила, потом расхохоталась. Рукава были коротки, полы с трудом сходились.

— Сашенька, чья это прелесть? — спросила, решив, что он взял у кого-нибудь — с его отъезда сильно похолодало.

— Моя собственная. Купил на Сухаревке.¹⁵

И называет сногсшибательную цифру.

— А что, не нравится? Правда, кажется, коротковато. — Александр Степанович растерянно себя осматривал. — А когда я мерил, было как раз. Может, продавец его растянул?

Но поездка была удачной: Александр Степанович привез деньги, завязались добрые отношения с редакцией журнала "Красная нива";¹⁶ он продал туда несколько рассказов.

Пальто я через несколько дней сбыла на Сенном рынке. Новое же для Александра Степановича я вскоре нашла на Александровском: пожилой человек продавал хорошее темно-серое пальто из нерусской мохнатой материи на серой шелковой подкладке. Цена была сносная.

— Я продаю свое, — сказал он мне. — Если ваш муж моего роста, пальто будет впору. Хотите, я примерю.

Я захотела, так как человек этот был роста и худобы Александра Степановича. Пальто сидело на нем прекрасно. Радуясь, я купила его и полетела домой.

Александру Степановичу пальто оказалось впору и доставило ему много удовольствия. Сам равнодушный и неумелый покупатель вещей для себя, он очень любил, когда я ему покупала хорошие вещи. Надевая их, он даже рассматривал себя в зеркало. Обычно Александр Степанович не любил это делать, говоря, что ему достаточно сознания своей некрасивости — к чему ею любоваться? Но хорошая одежда давала ему ощущение свободы. Так он рад был и этому пальто, первой, действительно хорошей вещи в нашей с ним жизни».¹⁷

В ноябре 1922 года Грин закончил «Алые паруса». На заглавной странице он вывел крупными буквами по правилам старой орфографии:

«Нине Николаевне Гринъ
подносит и посвящает

Авторъ
ПБГ, 23 ноября 1922 г.»

Он позвал Нину и прочел ей посвящение.

— «Алые паруса» — твои, дружок, — сказал он. — Ты их тоже писала со мной, хоть и не знала об этом.

Грин был вправе сказать так: свет, озаривший повесть, был светом счастливой, разделенной любви.

Нина подошла к Александру Степановичу.

— Покажи, Саша. Я сама хочу посмотреть.

Она держала в руках лист рукописи, не подозревая, какой блистательный и долгий путь предстоит книге, на которой отныне всегда будет стоять ее имя.

Феерия вышла в январе 1923 года в частном издательстве Френкеля.

Из дневника Мариэтты Шагинян: «13 января, суббота. <...> Дома — за чтением прелестной вещи Грина "Алые паруса". Это прекрасный писатель, и я рада, что с самого начала отметила это качество: он обладает даром настоящего пафоса, без фальши. Это необычайно редко. При этом он не сентиментален, что еще ценнее».

Готовясь писать воспоминания, Нина Николаевна искала и находила биографическое в произведениях Грина. В заметках к этой, так и не завершенной работе, она пишет об «Алых парусах»: «Александр Степанович нашел себя в литературе. Отзвук этих чувств и переживаний очень хорошо передан в словах: "Ему шел уже двенадцатый год, когда все намеки его души, все разрозненные черты духа и оттенки тайных порывов соединились в одном сильном моменте и тем получив стройное выражение стали неукротимым желанием. До этого он как бы находил лишь отдельные части своего сада — просвет, тень, цветок, дремучий и пышный ствол — во множестве садов иных, и вдруг увидел их ясно, все — в прекрасном, поражающем соответствии. <...> Грэй несколько раз приходил смотреть эту картину. Она стала для него тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя. В маленьком мальчике постепенно укладывалось огромное море. Он сжился с ним, роясь в библиотеке, выискивая и жадно читая те книги, за золотой дверью которых открывалось синее сияние океана. <...> В этом мире, естественно, возвышалась над всем фигура капитана. <...> Никакая профессия, кроме этой, не могла бы так удачно сплавить в одно целое все сокровища жизни, сохранив неприкосновенным тончайший узор каждого отдельного счастья. Опасность, риск, власть природы, свет далекой страны, чудесная неизвестность, мелькающая любовь, цветущая свиданием и разлукой..."¹⁸

Александр Степанович с детских лет искал себя, думал найти в море, увидел что нет, пробовал в других профессиях — тоже нет, а в это время в душе его плавился писатель, капитан воображения, умный и ласковый хозяин своих героев.

О том же. "Понемногу он потерял всё, кроме главного — своей странной, летящей души..."¹⁹

Так и Александр Степанович, потеряв в жизни всё то нежное, что дается человеку от рождения, не потерял летящей души ни на одну минуту своей писательской жизни. "Никто не мог уговорить его везти мыло, гвозди, части машин и другое, что мрачно молчит в трюмах, вызывая безжизненные представления скучной необходимости. Но он охотно грузил фрукты, фарфор, животных, пряности, чай, табак, кофе, шелк, ценные породы деревьев. <...> Не удивительно, что команда «Секрета», воспитанная, таким образом, в духе своеобразности, посматривала несколько свысока на все иные суда, окутанные дымом плоской наживы".²⁰

Здесь образ капитана — сам Александр Степанович и его отношение к собственному искусству. Только так он мыслил себя. И до конца так».²¹

Тетрадь эта заполнялась во время ночных дежурств в лагерной больнице и датирована 1948 годом.

Примечания

1. ...А.С. Гриневский. 4 апр.1922 г.» — РГАЛИ. Ф. 127. Оп. 1. Ед. хр. 71а.

2. ...«Вечернего телеграфа»... — Газета, организованная в 1922 г. на базе Ленинградского отделения телеграфного агентства РОСТА. Вышло всего два номера.

3. ...«Вечерней Красной газеты». — Газета, организованная на базе Ленинградского отделения телеграфного агентства РОСТА.

4. ...газета раскупалась плохо». — Воспоминания об Александре Грине. С. 278, 279, 282.

5. ...правильный тон». — РГАЛИ. Ф. 127.

6. ...живой язык». — Из рецензии профессора Архангельского. Журн. «Печать и революция», 1922, № 1. (Примеч. автора).

7. ...и поверить ему». — Грин А. Собр. соч. 1965. Т. 3. С. 173.

8. ...в сборник воспоминаний о Грине. — Речь идет о мемуарном очерке Ю. Домбровского в кн.: Воспоминания об Александре Грине. С. 555—556. Составитель книги — Владимир Сандлер.

9. ...«Безбожник»... — Московское кооперативное издательство. Создано при Московском горкоме РКП(б), существовало с 1922 по 1931 гг.

10. Скоро пройдет"». — Воспоминания об Александре Грине. С. 556.

11. ...молча, задумавшись». — РГАЛИ. Ф. 127.

12. ...издательства «Радуга». — Существовало с 1922 по 1930 гг. в Петрограде — Ленинграде с отделением в Москве. Владелец — Л. Клячко.

13. Ели прилично». — РГАЛИ. Ф. 127.

14. ...издательстве «Полярная звезда»... — Кооперативное издательство писателей, организованное после 1917 г. Издавало беллетристику, поэзию, книги по искусству.

15. Купил на Сухаревке. — Рынок в Москве.

16. ...«Красная нива»... — Литературно-художественный иллюстрированный массовый еженедельный журнал. Издавался с 1923 по 1931 гг. в Москве.

17. ...нашей с ним жизни». — РГАЛИ. Ф. 127.

18. ...и разлукой...» — Грин А. Собр. соч. 1965. Т. 3. С. 24, 26, 27.

19. ...своей странной, летящей души...» — Там же. С. 27.

20. ...плоской наживы». — Там же. С. 52.

21. И до конца так». — РГАЛИ. Ф. 127.