Глава 3. Судьба воспоминаний

Нина Николаевна родилась 11/23 октября 1894 года в городе Гдове. Отец ее, Николай Сергеевич Миронов, был банковским служащим; мать, Ольга Алексеевна, занималась домашним хозяйством. Нина была старшим ребенком в семье; через два года после нее родился Костя, еще через год родился Сергей. Девочка росла живая, была любимицей отца, который воспитывал ее наравне с сыновьями. «Озорной девчонкой я была, — вспоминает Нина Николаевна, — Младшим братцам от меня доставалось». Семья Мироновых отличалась дружелюбием и чадолюбием. Желая дать детям образование, родители в 1914 году переехали из Нарвы, где они тогда жили, в Петроград. В столице Нина закончила гимназию с золотой медалью, поступила на Бестужевские курсы, которые были по существу первым русским женским университетом. Через год вышла замуж за студента-юриста Михаила Короткова. В 1916 году Короткова мобилизовали на фронт. Он погиб в первом же своем бою. Окончив два курса биологического отделения, Нина Короткова пошла работать сестрой милосердия в госпиталь. Медицина стала ее профессией. Пришел 1917 год. Мироновы жили в Лигово, под Петроградом. Весной 1920 года скончался Николай Сергеевич. Братья Нины разъехались, она осталась одна с матерью. Годы были нелегкие, голодные. Работала в сыпнотифозном бараке поселка Рыбачий. Добираться было мучительно: от Лигово до Питера рабочим поездом, потом пешком (трамваи не ходили) через весь город — до другого вокзала и снова на рабочий поезд.

В феврале 1921 года Нина встретила старого знакомого — писателя Грина. Вскоре они поженились. С начала НЭПа Александра Степановича печатали охотно. Семья переехала к морю, в Феодосию. Хозяйство Нина Николаевна вела вместе с матерью, Ольгой Алексеевной. Жили дружно. «У нас был стройный и светлый мир», — писала она впоследствии в воспоминаниях.

К концу 20-х годов Грина стали печатать всё реже: оказалось, что он чужд эпохе. Жить стало тяжелее. Пришлось в 1930 году переехать в более дешевый, чем Феодосия, тихий городок, лежащий в горах — Старый Крым. Но и в этом райском уголке семью Гринов ожидали тяготы, голод, болезни. Сперва серьезно заболела Нина Николаевна, осенью 1931 года слег Александр Степанович. Его болезнь оказалась результатом тяжелой депрессии, наступившей после поездки в Москву: писатель понял, что дела его безнадежны, он не видел своего места в эпохе, которая впоследствии получила имя «сталинской».

Проболев около года, Грин скончался от рака 8 июля 1932 года. Нина Николаевна, не спавшая ночи у постели больного, до последних дней не верила в то, что муж — безнадежен. После похорон на какое-то время ее покинула память. Ольга Алексеевна тоже тяжело пережила смерть зятя, к которому была искренне привязана. Горе дочери стало и ее горем. Между тем судьба готовила новые удары: в 1934 году арестовали младшего брата Нины Николаевны — Сергея. Он погиб в лагерях. В 1937 году посадили второго брата — Костю, жившего с семьей в Казани. Этому «повезло»: в 1939 году, после расстрела Ежова, новый шеф НКВД Берия, «исправляя ошибки» своего предшественника, выпустил небольшой «ручеек» заключенных. Среди этих счастливцев оказался и Константин Миронов. Два года неволи полностью сломили его. Всю свою последующую жизнь он ждал повторного ареста.

Этому брату Нина Николаевна послала из лагеря свои воспоминания. Послала, скорее всего, с оказией. По почте такие воспоминания отправлять в 1950 году было более чем рискованно.

Первая часть рукописи содержала рассказ о знакомстве с Грином в конце 1917 года в редакции петроградской газеты «Эхо», где она работала в то время секретаршей. Впрочем, встречались они редко, разговаривали мало. Весной 1918 года она заболела туберкулезом и собиралась ехать к родственникам под Москву. Узнав об этом, Грин попросил о встрече.

Цвела черемуха, с Невы тянуло ледяным ветром. Грин подарил ей стихи о своей любви.

В воспоминаниях об этом сказано сдержанно: «В 1918-м Александр Степанович, прощаясь со мной у памятника "Стерегущему", сказал, что приедет в тот город, где буду я, и подарил стихи. Как хорошо, что не приехал: тогда или погиб бы, или был бы далек и чужд мне. Необходимо было каждому из нас отмучиться отдельно, чтобы острее чувствовать одиночество и усталость. Стихи сделали мост».

Нина Николаевна встретила Грина только через три года, когда, выздоровев, вернулась в Петроград. Она вспоминала: «1921 год, ненастный февральский день, мокрый снег падает и сразу тает. Мрачная, усталая иду по Невскому. Мне только что в райсовете отказали в выдаче ботинок. В рваных моих туфлях хлюпает вода. На душе серо... Вдруг вижу что-то знакомое. Высокий, немолодой человек в хорошем, как мне показалось, черном пальто идет навстречу и внимательно всматривается в меня».¹

Это был Александр Степанович Грин. После долгих скитаний он нашел работу и пристанище. Заботами Горького его поселили в Доме искусств на Мойке. Он чувствовал себя богачом. «У меня теперь своя комната. Прошу Вас — мы ведь старые знакомые — заходите ко мне. Вот мой адрес».

Вскоре Грин предложил Нине Николаевне стать его женой. Для нее это было неожиданностью — глубокое уважение, которое она испытывала к нему, не было любовью. Подумав и решив, что она нужна Грину, Нина Николаевна согласилась. То были дни Кронштадтского восстания, когда упрямый город, не пожелавший сдаться большевикам, обстреливали из пушек. Он писал, ожидая ее в Доме искусств под гром артиллерии:

Страшный мир свирепствует вокруг.
Приходи, прекрасный, милый друг.
Приходи! Я жду тебя давно.
Было так уныло и темно,
Но настала зимняя весна.
Легкий стук... Пришла моя жена.²

В Петрограде после кронштадтских событий начался террор. В августе, через две недели после ареста, расстреляли Гумилева — без суда и следствия. Гумилев жил в Доме искусств, заведовал секцией поэзии. Грин высоко ценил его стихи и уважал Гумилева как человека. Расстрел одного из лучших поэтов России произвел на Александра Степановича тяжелое впечатление. Тогда же, в начале августа, скончался Блок: его, тяжело больного, не выпустили за границу для лечения, несмотря на письмо Горького, адресованное высшим чинам советского аппарата...

Грин начал в эти дни большое произведение — роман «Алголь». Действие происходило в полуразрушенном землетрясением Лиссе, в котором легко угадывался Петроград, пустынный, холодный, голодный. После гибели Блока и Гумилева «Алголь» застопорился: автор охладел к роману. У Грина возник новый сюжет: по одну сторону барьера — художник и его творчество, а по другую — беспощадный механизм государства. Началась работа над романом «Блистающий мир». В героине его, Тави Тум, явственно проступали черты Нины Николаевны. Порывистая, чистая, верная и непосредственная Тави и внешне была похожа на «натуру»: «Живая и веселая девушка с неправильным, но милым лицом с лучистым и теплым, как тихий звон, взглядом <...> с открытым и чистым голосом, с улыбкой, мелькающей, как трепет летней листвы. <...> Слезы и смех часто выражали всю Тави...» Нина Николаевна впервые стала прообразом литературного персонажа. Впоследствии она прочно вошла в произведения Грина.

«Блистающий мир» имел огромный успех. Грин стал одним из популярнейших писателей страны. Но материальное благополучие обернулось угрозой их миру. Грин попал в литературную богему и начал пить. Чтобы спасти семью, Нина Николаевна решилась на обман: договорилась со знакомым врачом и симулировала тяжелое сердечное заболевание. Доктор посоветовал Александру Степановичу увезти жену из Питера на Юг. В мае 1924 года Грины переехали в Феодосию. Александр Степанович не расставался с женой. За шесть лет, прожитых у моря, были написаны «Золотая цепь», «Бегущая по волнам», «Джесси и Моргиана», «Дорога никуда», «Фанданго», много рассказов.

Жизнь между тем становилась всё более трудной: горести надвигались на всю страну.

Пришел «год великого перелома», 1929-й, сопровождаемый обостренной классовой борьбой, массовыми убийствами, уничтожением деревни — год коллективизации и социалистических строек. Писателей, «несозвучных эпохе», перестали печатать. Последние главы воспоминаний Нины Николаевны читаются, как обвинительный акт. Это рассказ о том, как убили писателя в пору расцвета его творчества, когда он создавал, может быть, лучший свой роман — «Недотрога».

За три дня до смерти, когда наступила ясность сознания, Александр Степанович захотел исповедоваться и причаститься. Старенький священник, отец Владимир, спросил его: «Александр Степанович, вы всем простили? Ни к кому не питаете зла?» «Батюшка, — устало отозвался Грин, — вы имеете в виду большевиков? Я к ним равнодушен...»

Слово «большевиков» Нина Николаевна в своих воспоминаниях опустила. Написала: «Я знаю, о ком вы говорите, — устало сказал Александр Степанович». Но друзья Гринов прислали мне запись устного рассказа Нины Николаевны об исповеди, документ бесценный.

Надо полагать, что брат Нины Николаевны, получив в 1950 году текст воспоминаний, читал последние главы, холодея от страха. В прессе уже появились статьи, поносившие Грина, из библиотек изымались его книги. Константин ничего такого не смел сообщить сестре в лагерь, а она ни о чем не догадывалась: ведь заключенные не получали с воли ни газет, ни журналов. Перепуганный брат отправил сестре письмо, на котором забыл даже поставить дату: «На письменном столе лежали разные мои деловые бумаги, а с ними наверху твои воспоминания. Сынишка дочери Лёвушка взял стул, сложил на него бумаги и твои записки и потащил в другую комнату. В дверях стоял бак с горячей водой — мыли пол. Когда мальчик — а ему семь лет — тащил стул, он споткнулся, всё полетело в горячую воду... Я и сушил твои записи, но ничего прочесть нельзя...»

Позднее Нина Николаевна узнала от вдовы брата, что всё было проще: брат просто сжег ее рукопись. Сжег от страха перед обыском... Узнав о гибели своих записок, Нина Николаевна погоревала, повздыхала и принялась там же, в лагере, писать всё сначала, в третий раз...

Примечания

1. ...всматривается в меня». — РГАЛИ. Ф. 127.

2. Пришла моя жена. — Отрывок из стихотворения А. Грина «8 марта 1921 г.»