На правах рекламы:

• kremlinrus.ru

Знакомые

Знакомых по редакциям и по ресторанам было у Грина очень много, но таких, которые бывали у нас на дому, — наперечёт. Часто заходили Л. Андрусон и Я. Годин. Несколько раз побывал Г. Яблочков, умный собеседник и интересный рассказчик, но Александр Степанович почему-то быстро разошелся с ним. Позднее Грин познакомился с А. Свирским и А. Котылевым. Я с благодарностью вспоминаю об Алексее Павловиче Чапыгине и о Борисе Александровиче Розове, всегда с неизменной мягкостью относившихся ко мне; с ними можно было хорошо, дружески беседовать.

Борис Розов — автор романа «После бурь» и сборника рассказов, изданных «Общественной пользой»¹, тяжело пострадал в «гапоновские дни».² После 9 января волнения в рабочих кварталах прекратились не сразу. Рабочие собирались перед заводами, на улицах и устраивали летучие митинги. Полиция разгоняла эти митинги с помощью прикладов и шашек. Розов был занят в эти дни сбором денег для пострадавших 9 января и их семей. Идя со сбором вечером 11 января домой по Малому проспекту Васильевского острова, Борис Александрович попал на летучий митинг. Полиция набросилась на собравшихся, и он получил удар шашкой по голове. Защитила несколько меховая шапка, так что кости черепа не пострадали. От последующих ударов Розов закрывал голову левой рукой; она оказалась рассеченной и изуродованной. Но хуже всего было то, что удары по голове испортили Борису Александровичу зрение; оно ухудшалось, и, наконец, он совершенно ослеп.

В 1917 году Розов напечатал в «Русской мысли»³ рассказ «Поросячий вор и Агапушка». В 1939 году «Советский писатель»⁴ издал интересную книгу Бориса Александровича — «К незримому солнцу». В этой повести описывается трагедия ослепшего художника и та необыкновенная сила воли, благодаря которой он выучился писать без помощи зрения. Скончался Б.А. Розов осенью 1941 года, во время блокады Ленинграда.

У Михаила Арцыбашева оказался общий с Грином взгляд на путешествия. Как-то Александр Степанович сказал: «Знаешь, Арцыбашев говорит, что путешествовать не стоит. Что ты увидишь из окна вагона? Узкую полоску вдоль линии железной дороги и — горизонт. А приехав? Отели, музеи, рестораны... Очень нужно мучиться, тратить деньги и силы! Всего, что подлинно интересно, не увидишь, а кое-что я и сам себе представлю в воображении».

Эти же мысли в шутливой, образной форме выражены Грином в рассказе «Путешественник Уы-Фью-Эой».⁵ Герой рассказа тоскует о том, что, объехав четыре раза вокруг света, он видел только «горизонты по обеим сторонам тех линеек, какие вычертил собственной особой своей вокруг океанов и материков. Я видел, — прибавляет он, — крошки хлеба, но не обозрел хлеба». А воплощенный в смутный человеческий образ ветер Уы-Фью-Эой утешает его тем, что только он один, ветер, может осмотреть все закоулки земного шара.

Однако, натура у Грина была полна противоречий, да и не было ли это подчеркнутое равнодушие к путешествиям просто маскировкой своей беспомощности в этом отношении? Ведь для того, чтобы путешествовать, нужно иметь или много денег, или много сил. Ни того, ни другого у него не было. Страстное желание повидать другие страны прорвалось у Александра Степановича в его письме ко мне из Крыма. Мой второй муж, Казимир Петрович Калицкий, получил осенью 1927 года командировку в Америку, в США и на остров Куба. Грин знал об этом. Написав о том, над чем работает и о некоторых житейских мелочах, он, без всякого перехода, сообщает: «Единственное, в чем я могу завидовать — это в путешествии за границу. Ах, Казимир Петрович! Уже в Мексике, наверно. Мы тоже решили нынче весной хлопотать о поездке за границу». Поездка эта, по неизвестным мне причинам, не состоялась.

О том, что путешествовать можно и без денег, но для этого надо быть очень сильным человеком, Грин написал в рассказе «Вокруг света».⁶ Мне кажется, что это — один из лучших его рассказов; всё в нем сильно, свежо, мужественно и лирично. В математике есть выражение: «Доказательство от противного». Оно вспоминается мне, когда я читаю рассказы Грина, подобные только что названному. В таких рассказах он описывает, обычно горячо и с любовью, натуры, прямо противоположные своей. Таким, вероятно, хотел бы он быть сам, сознавая себя, на самом деле, слабым мечтателем.

Жиль Седир два года назад заключил с миллионером Фрионом пари на сто тысяч. Пари состояло в том, что Жиль обязался совершить кругосветное путешествие в течение двух лет без денег. Он совершил это путешествие. Счастливый, торжествующий Седир возвращается в Зурбаган. О его возвращении стало известно еще накануне, из газет. Жиля узнают по портрету, помещенному в газете, его интервьюируют, осыпают вопросами. Но он спешит к жене, Ассоль. «Скоро Жиль стучал у бедных дверей на шестом этаже, в комнату жены. Дверь тихо приоткрылась, показала легкую молодую женщину с блистающими глазами и вдруг стремительно отлетела к стене. Оба чуть не упали с высокого порога, на котором стиснули друг друга теплом, счастьем и стосковавшимися руками. Амур, всхлипывая и визжа от восторга, повис на них с цепкостью уистити⁷, поймавшей бабочку, повернул ключ и опустил занавески».

Но радость мужа и жены, увидевшихся после длительной разлуки, была непродолжительна. Вскоре пришел поверенный бывшего миллионера Фриона и заявил Седиру, что Фрион — банкрот и платить проигранное пари ему нечем. Удар был страшен; деньги были нужны Седиру, чтобы осуществить его изобретение, результат творчества многих лет.

«Ассоль громко, безутешно плакала. «Плачешь? — сказал Жиль. — Я тебя понимаю. Вот судьба моего изобретения, Ассоль! Я обнес его вокруг всей земли, в святом святых сердца, оно радовалось, это металлическое чудо, как живое, спасалось вместе со мной, ликовало и торопилось сюда...» Он осмотрел комнату, бедность которой солнце делало печально крикливой, и невесело рассмеялся. «Что же? Залепи дырку в кофейнике свежим мякишем. Начнем старую голодную жизнь, украшенную мечтами!»

В тот же день Жиля Седира приглашают на загородную виллу другого миллионера, Кориона Аспера. Он идет туда вместе с Ассоль. «Аспер, перейдя те пределы, за которыми понятие богатства также неуловимо сознанием, как расстояние от Земли до Сириуса, тосковал о популярности подобно Нерону, ездившему в Грецию на гастроли». Он заявляет Жилю: «Дорогой Седир, я знаю вашу историю. Я вам сочувствую. Однако нет ничего проще поправить это скверное дело. Если вы, начиная с девяти часов этого вечера, отправитесь второй раз в такое же путешествие, какое выполнили Фриону, на тех же условиях, в двухлетний срок, я уплачиваю вам проигрыш Фриона и свой, то есть не сто тысяч, а двести».

Предложение жестоко, но Жиль принимает его, требуя только гарантий. Аспер подает ему чековую книжку и говорит: «Просмотрите и оставьте себе. Сегодня 13-е апреля 1906 года. Вклад на ваше имя; вы получите его по возращении, если не позже девяти часов вечера 13-го апреля 1908 года явитесь получить лично».

Седир пытается отложить свой уход до другого дня, но Аспер требует, чтобы он начал путешествие немедленно, в течение десяти минут. Прощание с Ассоль. И Жиль уходит один, без денег, чтобы во второй раз обойти земной шар. Жена говорит ему в предшествовавшем прощанью разговоре: «Жиль! И любить и проклинать буду тебя! Как мало ты был со мною! Впрочем, покажи им! Я заработаю!»

Эта женщина не только любит, но и понимает своего мужа и по-своему сильна.

Жиль Седир дошел в первый вечер до того поселка, где останавливался в первый раз в предыдущее свое путешествие. Зная его, ему дали в долг и номер, и вина. Влюбленный пастух спел Жилю песню, которая развеселила его. «Это о тебе, Ассоль, — сказал он. — И ради тебя, право, не пожалею я ног даже для третьего путешествия. Не я один был в таком положении». Он вспомнил ученого, прислуга которого, думая, что старая бумага хороша для растопки, сожгла двадцатилетний труд своего хозяина... Жиль так задумался, светлея и воскресая, что не слышал, как вошел Аспер... «Вернитесь, — побагровев и нервничая, сказал толстяк. — Я скоро поехал догонять вас. Пустой формальностью было бы выжидать два года. Я, так и так, — проиграл; живите, изобретайте».

«Однако, — сказал Асперу в конце недели темный граф Каза-Веккия, — вы, я слышал, поторопились проиграть ваше пари?!» — «Нет, меня поторопили! — захохотал Аспер. — И, право, он заслужил это. Конечно, я оторвал деньги от своего сердца, но как хотите, — думать два года, что он, может, погиб... Передайте колоду». — «Да, жиловат этот Седир», — неопределенно протянул граф. «Жиловат? Это — сокрушитель судьбы, и я ему, живому, поставлю памятник в круглой оранжерее. А та разбойница, Ассоль... Увы! Деньгами не сделаешь и живой блохи. Как, — бита? Нет, это валет, господин...»

Вот каким «сокрушителем судьбы» надо было, по мнению Грина, быть, чтобы обойти вокруг света без денег. Он, конечно, прав; но у самого автора таких сил не было.

Как-то пригласил к себе Грина Леонид Андреев. Александр Степанович поехал в Куоккала⁸ очень охотно. Вернулся полный впечатлениями. Несколько раз повторял: «Замечательный человек Леонид Андреев!»

Жена Леонида Николаевича⁹ рассказала Грину, как Андреев летом увлекался цветной фотографией. Вдвоем с женой ездил на моторной лодке по шхерам.¹⁰ Он, выбирая пейзажи для съемки, не замечал ни времени, ни усталости, а жене было томительно жить без всякого комфорта, заботясь лишь о том, чтобы хватило провизии и бензина.

Леонид Николаевич снимал у соседа финна меблированную комнату для ночлега посетителей. В эту комнату отвели ночевать и Александра Степановича.

Окончив свой рассказ о поездке, Грин опять повторил: «Поразительный человек Леонид Андреев!» — «Но чем же он поразительный?» — «Да не сумею тебе этого объяснить, вся его личность поразительно импонирует».

С Александром Ивановичем Куприным Грин был знаком еще до ссылки, но меня не знакомил с ним до 1914 года. Иногда мне думалось, что Александр Степанович по каким-то причинам сознательно устранял меня от общения с его друзьями. Возможно, что причина этого заключалась в страхе, что они расскажут мне о его похождениях, но это — только моя догадка.

Однажды, когда мы уже разошлись, но, оставаясь друзьями, виделись почти ежедневно, Александр Степанович сказал: «Куприн попенял мне: «Зачем вы скрываете от нас свою Ассунту¹¹?» Поедем как-нибудь в Гатчину¹²? Вот скоро у них будет семейный праздник, хочешь?»

Я поехала, но это был мой первый и последний визит к Куприным, и не по их вине. Вышло очень тягостно. Обед в этот день был, кажется, назначен часа в два, но я никак не могла явиться в это время, и мы условились, что Александр Степанович поедет к обеду один, а я приеду попозже. Когда я приехала, хозяева встретили меня радушно, но по взъерошенному виду Александра Степановича я сразу почувствовала, что произошло что-то неладное. Гости или играли в карты, или беседовали, но Грин ходил по столовой и по гостиной отчужденный; никто с ним не разговаривал, и он ни к кому не подсаживался. Сказал мне: «Ты покушай — и уедем. Я за обедом поругался с Жакомино, он оскорбился и уехал. Куприн велел и мне убираться, а я сказал: «Не могу, жена приедет, я должен ее дождаться».

Жакомино был клоун, талантливый человек, знавший чуть не десяток языков. Куприн ценил его и любил.

Мне хотелось уехать тотчас же, но Елизавета Морицовна настояла, чтобы я пообедала. Куски едва проходили в горло. Потом еще надо было ждать, когда приведут извозчика. Вероятно, у меня был очень жалкий вид, потому что Елизавета Морицовна подошла ко мне, положила руку на плечо и мягко, ласково сказала: «Не надо так смущаться. Хуже бывает». Это была помощь. Наконец подъехал извозчик. Пошли одеваться. Но тут Александр Степанович заявил, обращаясь к хозяйке: «Не поеду, пока не дадите вина, вы обещали бутылку».

Едва сдерживая негодование, Елизавета Морицовна скрылась в столовой и, быстро вернувшись, сунула Грину бутылку. И мы, наконец, уехали.

Поэт Яков Владимирович Годин кутил вместе с Грином и другими завсегдатаями богемы. Но с ним произошла удивительная и внушающая уважение перемена. Как-то Александр Степанович с удивлением сказал: «Яша-то Годин, говорят, на землю осел. Крестьянскую тяготу несет, женился...»

И, действительно, Годин исчез из Петербурга. Только в 1927 году я вновь увидела его. Он навестил меня, мягкий, внимательный. В нем не было никакой опущенности, пьяной развинченности; трезвый, нормальный человек. Я спросила его, как ему удалось отстать от жизни богемы. Он отвечал скупо, приблизительно так: допился до того, что начали преследовать мучительные галлюцинации. Стало страшно, понял, что погибнет, если так пойдет дальше. Инстинктом почувствовал, что спасение в природе. Уехал в глушь, в деревню. Женился на крестьянской девушке. Она стала помощницей и другом. Получил возможность работать на земле. Сам научился всей крестьянской работе, имеет детей... Но к литературе все-таки тянет. Написал несколько рассказов для детей. Яков Владимирович подарил мне книжечку, изданную «Радугой»¹³, — сборник произведений для маленьких — «Оленька». Можно было, глядя на Година, искренне порадоваться, видя, как счастливо выбился человек из трясины пьянства.

Как-то в январе 1914 года Александр Степанович не приходил ко мне несколько дней. Это было необычно. Не случилось ли чего-нибудь нехорошего? Я пошла к нему. Соседи по квартире сказали мне, что он и дома не появлялся несколько дней. Как узнать, где он и что с ним? Я написала Леониду Ивановичу Андрусону, который очень часто виделся с Грином. Ответ пришел скоро. Леонид Иванович писал: «Александр жив и здоров. Дело вот в чем: после трехсуточной кутерьмы с Куприным, он, испытывая искреннюю и настоятельную потребность начать новую жизнь, вчера, по совету Бориса Глебовича Успенского, сел в психиатрическую лечебницу доктора Трошина: Старая Деревня¹⁴, Благовещенская улица, 123. Успенский сам провел в этой лечебнице два или три месяца и рассказывал мне, что это сильно его укрепило. Если только Александр вытерпит и проживет у доктора Трошина месяца два, это его не только оздоровит и укрепит, но, может быть, и вернет ему утраченное душевное равновесие. Я и Яша Годин провожали его вчера в лечебницу. Вся обстановка и сам доктор Трошин произвели на меня очень благоприятное впечатление. Начало, как видите, очень благое, а что будет дальше, поживем — увидим. Во всяком случае, вчера Александр выражал сильное, твердое и вполне искреннее желание начать новую жизнь. Только трудно ему, как человеку порывистому и неожиданному, сразу поверить. Надо выждать некоторое время. Очень хочется мне, чтобы всё пошло хорошо. Вчера, когда мы с ним расстались, он был в ровном хорошем расположении духа и готовился принять ванну. К сожалению, и миссия Яши Година в «Ниву»¹⁵ с просьбой ста рублей окончилась вчера неудачей по той причине, что госпожа Маркс уехала за границу, а без нее денег не выдают. Но Александр ожидает денег из Москвы и, может быть, сегодня уже получил. Плата у доктора Трошина 75 рублей в месяц. Вчера мне доктор говорил, что денег Александру на руки не будет выдавать, ибо, говорит доктор, он может удрать и закутить. Я думаю, Вера Павловна, что Вам было бы хорошо списаться с доктором Трошиным относительно Александра — как и что...»

Ни в какие деньги из Москвы я не поверила, а потому сама поехала к Трошину. Я нашла Александра Степановича в светлой и просторной, хорошо меблированной комнате, окнами выходившей в сад. Настроение у него было хорошее. На мои расспросы доктор Трошин сказал мне, что лечит своих пациентов не внушением, а убеждением, взывая, с одной стороны, к их здравому смыслу, а с другой — предоставляя им отдых в комфортабельных условиях. Путем убеждения склонять Александра Степановича отказаться от «потолка счастья»? Попытка эта показалась мне заранее обреченной на неудачу. Еще доктор сказал мне, что находит в некоторых рассказах Грина бредовые ассоциации, но я так была поглощена всем происходящим, что не догадалась расспросить, про какие именно рассказы он говорит. Полагаю, что про «Наследство Пик-Мика», но не уверена в этом.

Через несколько дней Александр Степанович пришел ко мне с усмешкой и сообщил: «Доктор отпустил меня в город и сказал: «Вы сознательный человек, понимаете, конечно, что вам пить не следует»». От Грина уже пахло пивом. А еще через несколько дней он заявил мне, что ему надоело сидеть у Трошина, и покинул лечебницу.

Зимой 1914—1915 года, когда мы уже не жили вместе, а только, оставаясь друзьями, часто виделись, вышла в издательстве журнала «Отечество» книга Грина «Загадочные истории». К этому сборнику он написал посвящение¹⁶, которое незачем пересказывать, так как оно напечатано. Но вокруг текста посвящения набросаны рукой Александра Степановича рисунки. Они вызывают вопросы у читателей и некоторое недоумение. Два из них объяснимы просто: роза — любовь, перо — символ писательского искусства; но зачем птицы, улетающие далеко? Зачем плетка? Для кого она? Птицы, улетавшие далеко — мы с Александром Степановичем в ссылке. А плетка, по мнению Грина, была необходима для него.

Как-то много лет спустя после того, как мы разошлись, он пришел ко мне. Сидели за чаем. И говорилось и молчалось легко. После одной из пауз Грин мягко сказал: «А ведь ты, Верушка, не глупый человек!» Это было сказано с таким искренним удивлением, что обидеться было невозможно, и я только спросила: «А почему ты раньше считал меня дурой?» Он горячо ответил: «Как ты могла спускать мне всё, что я вытворял! Ведь меня бить было надо или, ну хоть щипать! А ты всё молчишь или плачешь. А я ведь толстокожий, это до меня не доходило. Ты неправильно вела себя, Верушка!» И я согласилась с ним. Грину нужна была очень сильная рука около него, а у меня такой руки не было.

Примечания

1. ...изданных «Общественной пользой»... — Книгоиздательское товарищество, созданное в Петербурге в 1859 г., существовало более 50 лет. Издавало научную и художественную литературу.

2. ...«гапоновские дни». — Имеется в виду митинги, проходившие в Петербурге после 9 января 1905 г., т. н. «кровавого воскресенья», когда состоялось шествие петербургских рабочих к Зимнему дворцу с петицией Николаю II. Инициатором петиции и шествия был священник Г. Гапон. Участники шествия были расстреляны. Жестокая расправа властей с народом вызвала акции протеста, которые подавлялись полицией.

3. ...в «Русской мысли»... — Ежемесячный научный, литературный и политический журнал, издавался в Москве в 1880—1918 гг.

4. ...«Советский писатель»... — Издательство Союза писателей СССР, созданное в 1934 г.

5. ...рассказе «Путешественник Уы-Фью-Эой»... — Впервые опубл.: Красная газета, веч. вып., 1923, 31 января.

6. ...в рассказе «Вокруг света». — Впервые опубл.: Русская воля, 1916, 31 декабря.

7. ...уистити... — Южноамериканская обезьяна рода игрунок.

8. ...Куоккала... — Поселок на побережье Финского залива, с 1948 г. — пгт Репино Ленинградской обл. Загородный дом Л. Андреева находился в дер. Ваммельсуу (Финляндия).

9. Жена Леонида Николаевича... — Имеется в виду Андреева Анна Ильинична, 2-я жена писателя.

10. ...по шхерам. — Шхеры — скалы и небольшие скалистые острова у морских берегов, изрезанные фиордами, узкими, глубоко вдавшимися морскими заливами.

11. «...свою Ассунту?» — Ассунта — героиня А. Грина.

12. ...в Гатчину — Город близ Петербурга, основан в 1796 г.

13. ...изданную «Радугой»... — Частное издательство в Петербурге, существовало в 1922—1930 гг. Владелец Л. Клячко.

14. ...Старая Деревня... — Район Петербурга, расположенный на правом берегу Большой Невки.

15. ...в «Ниву»... — «Нива» — еженедельный иллюстрированный литературно-художественный и научно-популярный журнал. Издавался в Петербурге А. Марксом в 1870—1918 гг.

16. ...написал посвящение... — Текст посвящения гласит: «Единственному моему другу — Вере — посвящаю эту книжку и все последующие. А.С. Грин. 11-е апреля 1915 года».