Богема

Когда осенью 1907 года я поселилась с Александром Степановичем на одной квартире, совместная жизнь показалась мне сначала идиллией. Утром я ходила в лабораторию, а в час возвращалась домой завтракать. Он радостно встречал меня и даже приготовлял к моему приходу какую-нибудь еду. Потом я опять уходила в лабораторию, а по окончании занятий мы шли куда-нибудь вместе обедать. Было похоже на семейную жизнь. Но эта идиллия скоро кончилась. Александр Степанович за год своего пребывания в Петербурге сошелся с литературной богемой и начал пить.

Однажды, вернувшись вечером от отца, я впервые увидела его пьяным. Он шатался по квартире, надоедая то мне, то хозяйке вздорными приставаниями, что-то разбил, опрокинул ширму; вид у него был невыразимо отталкивающий и распущенный. До тех пор я видела пьяных только на улице и в глубине сознания была уверена, что страшный мир бродяг и пьяниц никогда не может соприкоснуться с моим миром. И вот представитель того мира ворвался в мою комнату и вел себя в ней развязно, по-хозяйски. Я так испугалась и растерялась, что уехала обратно к отцу. Сказать правду было невозможно. Я солгала бабушке, что у соседа по квартире вечеринка, музыка, шум и что мне не удастся в таких условиях заснуть. На другое утро я отправилась в лабораторию, а оттуда на 11 -ю линию. Больше я в панику не впадала и к отцу не убегала.

Подолгу пропадая из дома, Александр Степанович почти ничего не рассказывал мне о том, с кем и где он проводит время. Спросишь, бывало: «Где же ты ночевал?» А он ответит: «У товарища. Ведь ты же, Верушка, не любишь видеть меня пьяным, вот я и переночевал у него. А теперь, видишь, свеж, как огурчик!» Только уже после того, как мы расстались, я узнала, что Грин был в то время завсегдатаем так называемой «богемы».

Понятия «богема» и «богемцы» перешли к нам из французского. Эти слова имели переносное значение. Богемой, вследствие своей изменчивости и текучести, а отчасти и из-за легкости нравов, называлось в Париже и в других крупных французских городах общество беднейшей интеллигенции. В ее состав входили студенты, начинающие писатели и художники, натурщицы, репортеры мелких газет, иногда адвокаты, артисты и артистки различных жанров и просто неудачники из разных областей. Собирались богемцы в определенных, облюбованных ими кафе. Тут, за чашкой кофе, обсуждались вопросы искусства и политики. Ни буйств, ни пьянства не было.

Наша петербургская богема собиралась не в кафе, а в ресторанах. Много сведений о богеме, среди которой вращался Грин, сообщил мне с большой любезностью Е.Э. Сно. Евгений Эдуардович был талантливым изобретателем нового жанра газеты, «Газеты-Копейки»¹, имевший в Петербурге большой успех. Он же был и ее редактором. Позднее он редактировал хлесткий и остроумный журнал «Дятел»², выходивший в год первой революции.

Как редактор, Е. Сно должен был находиться в постоянном общении с писателями, а так как многие из них были богемцами, то и ловить это кочевое племя приходилось там, где оно чаще всего пребывало. Одним из таких мест был ресторан братьев Г. и В. Давыдовых³ на Владимирском проспекте, 7. Здесь, с девяти часов утра и до ночи, можно было встретить писателей, адвокатов, артистов, художников. Если при встрече крупного писателя с репортером из какого-нибудь «листка» в редакции или в частном доме ярко чувствовалась разница в «положении», в «удельном весе», то тут, в «Давыдке» эта разница исчезала. Здесь, за выпивкой, среди бесконечных разговоров, властвовало полнейшее равноправие между великими и малыми. Пили так много, что даже Д.Н. Мамин-Сибиряк, сам умевший выпить, побывав в «Давыдке», сказал: «И мы, в молодости, захаживали сюда и выпивали, но такого разгула не было. Мы себя скромнее вели». В «Давыдке» в свое время бывали Д. Минаев и Ф. Достоевский.

Так как пьянство богемцев нередко сопровождалось скандалами, часть писателей, в том числе Евгений Сно и Игорь Северянин, перекочевали в винный погребок Жозефа Пашу, на Невском, против дома № 100. Водкой тут не торговали, к столу подавали только легкие вина. Сюда можно было прийти, чтобы спокойно позавтракать. Завсегдатаев погребка прозвали «пашютистами». В темную зальцу за магазином, привлекаемые обществом писателей, нередко приходили молоденькие курсистки, слушательницы Психоневрологического института.

Но большая часть богемы продолжала собираться по-прежнему в «Давыдке» или в ресторане «Вена»⁴ на Малой Морской. В «Давыдку» часто приходил А.И. Куприн, являлся и критик Петр Пильский. Он держал в пьяном виде невыносимо длинные речи и, обращаясь к посторонней публике, сидевшей в общей зале, нагло говорил: «Эй, вы, пустые пиджаки!» Приходил бывший адвокат Ф.Ф. Трозинер, переменивший профессию адвоката на писательскую. Он писал в газете «Новости»⁵ под псевдонимом «Мечтатель», а позднее в «Петербургской Газете»⁶ под именем «Сэр Пинч-Бренди». Являлся он в «Давыдку» нередко с утра, опохмеляться, вместе со своей сожительницей, шансонетной певицей. Бывали в ресторане братьев Давыдовых В. Войнов, А. Свирский, А. Рославлев, В. Князев, К. Фофанов. Захаживали М. Арцыбашев и И. Бунин. Даже Федоров, живший в Одессе, приезжая в Петербург, считал своим долгом побывать в «Давыдке» и повидаться с товарищами по ремеслу.

Постоянно бывал в ресторане Арнольд, талантливый музыкант и художник, допивавшийся временами до белой горячки. Это был человек мягкого, чувствительного характера, в то время — толстовец⁷, впоследствии — большевик. Приходил Емельян Игнатьев, с некрасивым и грубым лицом и превосходной французской речью. Он был учителем математики, сатирическим поэтом и беллетристом. Страдал запоем. Как-то он уговорил Е. Сно приехать в «Вену», сказав, что получил сто рублей и хочет покутить. Говорил, что в «Вену» приедет и его новая знакомая, интересная барышня. Когда Сно приехал поздно вечером в «Вену», Игнатьев был уже навеселе, а барышня — в полном смущении. Вскоре она ушла, а Игнатьев приказал всем лакеям поочередно подходить к себе и каждому давал десятирублевую бумажку, приговаривая: «Помни, что это дает тебе Емельян Игнатьев!» — «Благодарим покорно, Емельян Игнатьевич!» Когда ресторан закрылся, поехали искать развлечений по другим местам, а окончили кутеж в извозчичьем трактире; постоялые извозчичьи дворы торговали водкой круглые сутки, так что туда можно было явиться и тогда, когда все рестораны были уже закрыты. Потом выяснилось, что Игнатьев прокутил за сутки три тысячи рублей. От них сохранились только те сто рублей, которые Сно успел вовремя взять у него на сохранение. Такой же маршрут и подобные же похождения проделывали и другие участники богемы, когда получали приличные гонорары.

Не столько для выпивки, сколько для поддержания отношений с писателями, приходили в «Давыдку» и некоторые издатели. А между писателями и издателями проходила своеобразная прослойка — литературные комиссионеры, тоже завсегдатаи «Давыдки». Такими комиссионерами были в то время Александр Иванович Котылев и М-ч.⁸ Котылеву можно было доверить дело: устроить рукопись в какое-нибудь издательство, получить гонорар и, за известный процент вознаграждения, переслать его автору. А. Котылев был честный комиссионер. Но М-ч считался низкопробным, случалось, что, получив чужой гонорар, он его растрачивал. Котылев умел привлекать «пассажиров». Этим именем называли провинциалов или неопытных петербуржцев, которых ловили на удочку тщеславия. Он, познакомившись с новичком и считая его пригодным для роли «пассажира», спрашивал: «Не хотите ли познакомиться с писателями?» Новичок отвечал радостным согласием. «Деньги есть? Можете истратить рублей тридцать на угощение?» Если деньги у новичка были, Котылев вел его к столу, за которым уже сидело несколько писателей, знакомил его с ними, и все начинали пить и закусывать на его счет. Грин описал «пассажира» в повести «Приключения Гинча». Добровольным «пассажиром» бывал Гога П-в, сын издателя и книготорговца, имевшего магазин на Невском, у Аничкова моста. Случалось, что Гога тратил на угощение писателей дневную выручку отца. Подобный пассаж описан Анатолием Каменским в его рассказе «Леда».

Одной из черт богемы была страсть к оригинальничанию. Иногда эта черта принимала злостный характер. Поэт К. Фофанов, получив от издателя А. Суворина гонорар в 1500 рублей, пришел на Фонтанку⁹ и, собрав около себя кучу народа, стал швырять деньги в воду. Удивление и негодование толпы разжигало его всё больше, и он окончил это оригинальное занятие только тогда, когда поплыла последняя кредитная бумажка. А дома ждали его дети и жена, ставшая под конец жизни ненормальной от нестерпимой семейной жизни.

По политическим взглядам богема считала себя крайней левой, многие — анархистами. Проповедовалась борьба со всяким мещанством, с узостью буржуазной морали, в моде было ницшианство.¹⁰

Писатели из богемы, конечно, не только пили, сидя в «Давыдке», но и разговаривали на самые разнообразные темы, в том числе и о своих профессиональных делах. Несомненно, что тут, незаметно для самих собутыльников, вырабатывались те или иные взгляды на искусство и на приемы литературного мастерства.

Вот в эту-то компанию и попал двадцатишестилетний провинциал — А.С. Грин. Богема, вероятно, дала ему профессиональную шлифовку, совершенно необходимую, но, вместе с тем, много повредила ему как человеку.

Примечания

1. ...«Газеты-Копейки»... — Газета французского бульварного типа. «Газета-Копейка» выходила в Петербурге в 1908—1918 гг.

2. ...журнал «Дятел»... — Эпоха первой русской революции (1905) вызвала подъем периодической прессы. В это время исключительную роль играют сатирические журналы. В период 1905—1907 гг. насчитывалось до 380 изданий этого типа, почти все стояли в резкой оппозиции к самодержавно-бюрократическому режиму. К журналам такого типа относился и «Дятел».

3. ...ресторан братьев Г. и В. Давыдовых... — Вот как писала о нем Н. Фонякова: «В Петербурге, на Владимирском проспекте, 7, в четвертом доме от Невского проспекта, находился ресторан, пользовавшийся славой литературного кабачка еще со времен «Современника» и «Отечественных записок». (Журналы демократического направления: «Современник», 1836—1846, «Отечественные записки», 1820—1830. — Сост.). <...> В просторечии ресторан назывался «Давыдка» (по имени владельца), или <...> «Капернаум». (Первого владельца звали Иван Борисович Давыдов. — Сост.). <...> Примерно с середины 1903 года, после того, как открылся новый ресторан «Вена», популярность «Капернаума» стала меркнуть». (Белые ночи. Очерки, зарисовки, документы, воспоминания. — Л.: Лениздат, 1973. С. 137, 144).

4. ...в ресторане «Вена»... — Ресторан, открывшийся в Петербурге в 1903 г. на углу улиц Малой Морской и Гороховой, в доме 13/8. В нем был писательский зал. С начала войны 1914 г. официально именовался рестораном Соколова.

5. ...в газете «Новости»... — Ежедневная газета, издававшаяся в Петербурге в 1871—1917 гг.

6. ...в «Петербургской Газете»... — Газета французского бульварного типа, выходила после первой русской революции 1905—1907 гг.

7. ...толстовец... — последователь религиозно-этического учения Л.Н. Толстого, основанного на христианских идеях непротивления злу насилием.

8. ...М-ч. — Предположительно, псевдоним поэта-сатирика Эммануила Яковлевича Германа.

9. ...на Фонтанку... — Река и улица в Петербурге, пересекающая центральную часть города.

10. ...ницшианство. — Учение, основанное на философских воззрениях немецкого писателя Фридриха Ницше (1844—1900). Он отвергал европейскую культуру (включая христианско-буржуазную нравственность), воспевал крайний индивидуализм и проповедовал идею «сверхчеловека», который должен прийти на смену Богу.